Рефлексия. Павел Николаевич Чумаков-Гончаренко

тоже есть хотят:

      – Чего сволочь удумала?! Нам вечно, на одного не хватает, а им как может, на десятерых не хватать?! Эх, сволочь необразованная и считать то гнида разучилась! Дура, кто же не знает, что вечно этот поп, бедного Балду эксплуатирует?! Вот избавимся от них тунеядцев, тогда и заживем! – Говорил грамотный мужик, доставая из лесу свою дубинушку.

      Вот так Сволочь и доживала свой век на селе, всех раздражала и всем помогала. Лупили ее постоянно, всем селом: и успитками, и под дых, и в харю молящуюся, и в руки дающие, и по мусалам благословляющим. Да и как, сами посудите, люди нормальные, такую паскудницу не лупить?! В народе даже поговорка родилась – сволочь не избить, жизнь зря прожить. Так эта гнида и существовала, – сама мучилась и людей мучила, пока не издохла. Да и издохла-то Сволочь, как и положено ей, не по-человечески. Батрачила на селян, до Юрьего дня, а там уж, как дела все поотделали, на радостях всем селом и загудели. Да тут-то хорошенько Сволочь и ухандохали. Били радовались, кто не ударит, тот дурак. Игра у них такая, на радостях народилась. По сезону Сволочь сильно лупить, маленько накладно, она же тягловая, т.е. себе дороже выйдет. А уж как уборная закончилась, скотину порезали, то тут, как ее уж родимую ни отмордовать хорошенько?! Даже думать об этом стыдно! Налили, как обычно Сволочи стакан для смелости, она его и проглотила залпом. И давай родненькую лупцевать: зубы повыбивали, кости переломали, живого места на ней не оставили, дубасили всем селом, даже социализированные дети помогали. Когда все выдохлись: руки с ногами, об Сволочь посбивали, то оставили ее на выгоне, под лопухом, где она частенько и ночевала. А к утру Сволочь уже холодной была. Тут же всем селом и порешили – сдохла эта дура, от пьянки. Говорили же ей, добрые, хорошие, умные люди, чтобы она не пила. Пьянка, она до добра не доводит! А она гадина, алкашиная душа, опять нажралась, вот Бог ее и прибрал. Такие, долго не живут! Если Бог есть, то Он обязательно должен ее наказать, как иначе?! Видно ли, где-либо такое – жизнь прожить, а ничего в гроб не скопить?! Хоть бы еще одну сволочь нам родила, а то и ее не оставила, после себя.

      Хоронили ее на следующий день, чтобы не воняла и так при жизни вони от нее нанюхались. Похоронная процессия была невелика, в основном, всеми презираемая часть села: убогие, алкаши и прочие пришибленные, и в буквальном, и в переносном смысле. Да еще пара полудохлых, бродячих псов, которых по чьему-то недосмотру, еще не отстреляли – вот и вся процессия. Все нормальные селяне, кто дома оказался, смотрели на этот скоморошный ход, через свои окна или со двора: они опохмелялись и чихвостили новопреставленную алкашиную душу. Кое-кто из баб, даже всплакнул по привычке. А так ничего, все давно знали, что Сволочь плохо кончит! Похоронили ее опять же, под тем же самым лопухом, под которым она так часто спала и под которым ее – и ухандохали. Теперь лопух, то весело, то грустно кивает на ветру, своим дырявым, изъеденным гусеницами и жуками листом – словно головой. Он, наверное один, во всей округе, иногда грустит о Сволочи, чувствуя в ней родственную,