Сатурналии эры стабильности. Олег Селютов

шторы и открыл окно, впустив внутрь свежий ночной воздух. Небо, подсвеченное городскими огнями, было тусклым и почти беззвездным. Окно выходило на обнесенный забором, перепаханный гусеницами тяжелой техники пустырь, который, очевидно, представлял собой строительную площадку – под фонарем лежали какие-то блестящие металлические конструкции, а посреди пустыря угадывалась глубокая яма, из которой торчала к небу коленчатая лапа робота-экскаватора. «Под фундамент роют», – догадался Айвен, и от банальности и этой мысли, и стоящих за мыслью человеческих занятий ему сделалось вдруг невыносимо тошно, как от несвежей жирной пищи. Айвен лег грудью на подоконник и свесил голову за окно, но рвотный позыв больше не повторялся.

      «Вот чего нам всем не хватает, – думал Айвен, – чего? Зачем она поехала в эту Москву таким неудобным способом, что ей здесь нужно? Зачем я решил искать ее? Почему так много вопросов без ответа? Все зря. Почему все так тошнотворно? Столько самоубийств – номера телефонов психологической помощи теперь висят на каждом заборе, и куда ни пойдешь – везде обнаруживаешь в поле видимости эти цифры. «Ты не один». Говорят, что люди кончают с собой, потому что не знают, чего еще хотеть. Не могут придумать себе занятий. С жиру бесятся. Может быть, оно и так, только… Если, на самом деле, все эти люди хотят чего-то такого, что никак не могут получить? Чего-то действительно важного, необходимого для жизни?

      Если бы знать, чего мне не хватает. И почему так тошно становится иногда, особенно по ночам. И одиноко, даже если спишь не один».

      «Возьми себя в руки, – приказал некий строгий и подтянутый Айвен. – Пойди умойся холодной водой, что ли, и ложись спать. Тебе нужно выспаться, завтра рано утром в дорогу – несколько часов осталось. Дорога хоть и знакомая, но ужасно монотонная, клюнешь носом, и окажешься в кювете. А на большой скорости это верная смерть».

      – А что в ней плохого, в смерти-то? – неожиданно для себя вслух сказал Айвен и сам испугался этого вопроса. Но сразу как-то полегчало, отлегло от сердца. Наверное, просто надо было комнату проветрить. Вентиляция не работает, что ли? Всегда нужно проветривать помещение перед сном, как говорил и делал отец. Не следует забывать об этих элементарных вещах.

      Айвен, кивнув своим мыслям, улегся на узкую кровать, отвернулся к стене и тут же уснул мертвым сном.

      V. Письмо

      Никогда не было такой веры в чудо, как в наше время, чуждое всяким чудесам.

      Эрих Мария Ремарк, «Ночь в Лиссабоне»

      Он хорошо запомнил день, когда пришло письмо.

      Это был холодный ноябрьский день. Уже выпал снег, но он не лежал сугробами, как положено нормальному снегу, а ползал змеиной поземкой с места на место, прижимаясь к бордюрам, набиваясь светлой пылью в трещины асфальта и бетона. С этим странным снегом перемешались выцветшие палые листья и мелкий городской мусор, и все вокруг стало не белым, а серым – небо, деревья, здания