Тайная доктрина. Том III. Елена Блаватская

по прекрасной Италии. Проф. Джовет замечает, что «мистика не критика». Нет: но также критика не всегда представляет собою беспристрастное и здравое суждение.

      La critique est aisée, mais l'art est difficile.

      И такого «искусства» нашему критику неоплатоников, несмотря на его греческую ученость, не хватает от А до Я. Также он, весьма очевидно, не обладает ключом к истинному духу мистицизма Пифагора и Платона, так как он даже в «Тимее» отрицает элемент восточного мистицизма и стремится доказать, что греческая философия воздействовала на Восток, забывая, что истина как раз заключалась в обратном, т. е. что «более глубокий и более пропитывающий дух ориентализма» – через Пифагора и его собственное посвящение в мистерии – проник в самую глубину души Платона.

      Но д-р Джовет этого не видит. Также он не подготовлен, чтобы допустить, что что-нибудь хорошее и разумное – в соответствии с «современной историей мысли» – могло когда-либо появиться из этого Назарета языческих мистерий; также он не допускает, что в «Тимее» или в каком-либо другом диалоге имеется что-либо сокровенное, что следовало бы истолковывать. Для него:

      Так называемый мистицизм Платона чисто греческий, возникший из его несовершенного знания [19] и высоких устремлений, и есть порождение века, в котором философия еще не освободилась целиком от поэзии и мифологии.[20]

      Среди некоторых других подобно ошибочных утверждений особое место занимают заявления, а) что Платон в своих писаниях совершенно свободен от каких-либо элементов восточной философии и б) что каждый современный ученый, не будучи сам ни мистиком, ни каббалистом, может претендовать на право выносить суждения о древнем эзотеризме, – против чего мы будем бороться. Чтобы это делать, нам надо предъявить более авторитетные утверждения, чем наши, и привести свидетельства других ученых, таких же великих как д-р Джовет, если не более великих специалистов по своим предметам, чтобы они уничтожили аргументы оксфордского региус-профессора греческого языка.

      Что Платон бесспорно был горячим обожателем и последователем Пифагора, этого никто не станет отрицать. Также в равной степени неоспоримо, как об этом сказал Маттэр, что Платон, с одной стороны, унаследовал его доктрины, а с другой, извлекал свою мудрость из тех же источников, что и Самосский философ.[21] А доктрины Пифагора – восточные до мозга костей и даже брахманические, ибо этот великий философ всегда указывал на далекий Восток, как на источник, откуда он получил свою информацию и свою философию; и Кольбрук показывает, что Платон делает то же самое признание в своих Письмах и говорит, что он взял свои учения «из древних и священных доктрин».[22] Более того, как идеи Пифагора, так и Платона слишком хорошо совпадают с системами Индии и Зороастризмом, чтобы допустить какое-либо сомнение по поводу их происхождения у кого-либо, обладающего некоторым знакомством с этими системами. И опять:

      Пантен, Афенагор и Климент были тщательно обучены платоновской философии и

19

«Несовершенное знание» чего? Что Платон не знал многих из современных «рабочих гипотез» – не знал их так, как эти гипотезы современности не будет знать наше непосредственное потомство, после того как они, в свою очередь взорвавшись, присоединятся к «великому большинству» – это, пожалуй, замаскированное благословение.

20

«Диалоги Платона», перевод Б. Джовета, стр. 524.

21

«Histoire Critique du Gnosticisme», труд M. Дж. Маттэра, профессора Государственной Академии Страсбурга. «У Пифагора и Платона мы находим, в Греции, первые элементы (восточного) гностицизма», заявляет он (том I, стр. 48 и 50.)

22

«Asiat. Trans.», I, 579.