Волшебник Летнего сада. Юлия Эрнестовна Врубель

неужто вы никогда не спрашивали вашу супругу о её прошлом?

      Тот с готовностью кивнул.

      – Я, безусловно, не святой. Конечно, я задумывался, и не раз, над тем, кто мог быть настоящим отцом Оленьки. Но, думая об этом, вопросы я задавал себе.

      Он вздохнул, немного помолчал, затем произнёс печально:

      – И мне представлялся этакий заезжий хлыщ-студент, соблазнивший неопытную девушку. Ну, знаете, стихи, луна, клятвы и прочее – как обычно это и бывает. И такая вот вполне безобидная версия меня успокаивала. Саму Антонину я об этом не спрашивал. «Почему?» – спросите вы. Да попросту я боялся. И правды боялся и лжи.

      – Так что изменило вашу благополучную жизнь?

      Картайкин закрыл глаза, уйдя в воспоминания…

      – Мы долго жили сравнительно уединённо, наслаждаясь обществом друг друга. Антонина, для своего юного возраста, казалась на удивление, хорошей и любящей матерью. Да. Именно. – Он помолчал немного. – Вот именно – казалась хорошей матерью. Ведь она проводила почти всё своё время с малышкой. Она настолько занимала себя Оленькой, что взятой нами няне почти что и не оставалось дела. Она будто вцепилась в это своё новое занятие. Я полагал, что так, наверное, и должно было быть. А между тем, теперь мне представляется, что в этом было нечто нездоровое. – Он покачал головой. – Совсем затворниками мы не жили, нет. Время от времени мы делали визиты моим пожилым родственникам. Изредка к нам приходили на чай мои сослуживцы с супругами. Жена вела себя со всеми ровно, однако ни с кем не сходилась ближе. Иногда я даже вывозил супругу в театр. Но светскими людьми мы конечно же не были. Так прошло несколько лет. Счастие наше казалось почти безоблачным.

      Он поднял голову и посмотрел не в лицо собеседника, но будто бы сквозь него…

      – Знаете, я вот беседую сейчас с вами, а будто в первый раз за последние годы с откровенностью и без страха разговариваю сам с собой. Сказал «казалось» да тут и очнулся. Но я и ранее чувствовал, конечно, чувствовал, что есть в этом нашем благополучии что-то неладное. Вот как есть не настоящее что-то.

      «Спектакль, – подумал Михаил Павлович. – Во дворце, задуманном не мною и безо всякого моего участия, но подаренном, вручённом вместе со всей обстановкою вплоть до белья и посуды, где в одном только рабочем кабинете я и чувствую себя собой, разыгрывался скучный утомительный спектакль. Бесправные актеры изображали всемогущих принцев, несчастные изображали счастливых, а трусы – храбрецов, да так скверно, что сами себя же и освистывали…»

      – Первых признаков перемены в жене я не то, чтобы не заметил, но старался не замечать. Я всячески подавлял в себе тревогу. Оправдывал хандрой, временным нездоровием. Но позже стало слишком очевидным, что супруга моя крепко заскучала. Она не жаловалась, однако я видел, что присущая ей живость будто покидает Антонину. Она реже смеялась, с меньшим удовольствием играла с дочкой, чаще доверяя её опеке няни. Со мною она стала, не то, чтобы холодна, однако принимала меня всё безразличнее.