Квадролиум – Космическая роза. Кирилл Геннадиевич Станишевский

повержен алкоголем и чувством дрянным! – Неудержимый рвётся крик.

      – В другой раз. Спать иди! – камень раздаётся хрустом и скрипом.

      – Ветер, чеши мою разнузданную главь, угомонюсь в пору позднюю напоследок, когда навсегда.

      Самая высшая точка бытия пестрит всегда здесь, непосредственно, рядом. И ты, пустота до смерти немая, обнажай свою прелесть, пока тебя не узнаю во всеобъемлющей ипостаси. Всё человечество изощрялось, вся жизнь вилась кровавыми струями, рвущейся плотью металась, дабы ты сейчас осмыслял и в сопутствии том внял вопль безрассудный!

      – Какую прелесть в сей миг вы разумеете?

      – Ты пользуешься моментом и мной! Я тебе дам во всею преисполненность!

      Будешь попусту выть в изгнании, как волчица в лунном свету облизывая свой мех трухлявый с золотом полуночи оседающим на него под веющий пыл паров выдыхаемых вслед туману тянущемуся за смещением масс воздушных.

      Слушай меня, я для тебя слишком молод, уходи по хорошему в томление безкрайней тиши.

      – Да, ты прав, я всегда ведовал то до поры той, до какой не был прохожим мимо несущегося вселенского вихря.

      – Что за лажа?

      – Лужа небесных слёз, солёное море прямиком из космоса в космос.

      – Мне не хватает волнистой ласки шторма в быту, но похоже я обойдусь.

      – Я спать хочу! Сколько можно прощаться? Вечность непробудная!

      – Спокойной тьмы, ночи, неутомимая обездвиженностью поза, мысленная пустота ветра, дьяволица скалой притворствующая, любовь, но не тут и не здесь, словно на вылет сквозной в брачных узах волокшаяся прелесть, не успеть за которой увидывать силуэт житейский должным образом.

      – Прекрасно. Я умолкаю, впереди неограниченная ничем безконечность.

      – Ты меня лучше вылечи безвозвратно.

      – Обязательно, ты уже мой пациент.

      – И я умру, на большее не годен.

      Нет, сейчас уймусь, значит гожусь.

      – Ну ладно, соизволю твоей милости исчезнуть этой ночь, но ты забудешь под утро, что вечность коснулась роли житейской, словно укутавшись хворью за жизнь свою дерзать побредёшь и найдёшь нечто непревзойдённое.

      – Остряк каменного надлома в натуре, вот это упоение.

      Был ли? Может буду пьян. Вся жизнь мечется, подобно мечется веер меж увесистостью воспоминаний и лёгкостью забвения.

      Тьма, сон, красочные существа переливаются светом и исцеляют меня, они есть я, я их порождение, я их игра, их божественный дар, средь вселенских пустот вожделение.

      – Доброе утро. – Раздаётся в солнечных лучах голос мне неведомый.

      – Кто же это? Соизволь явиться!

      – Не обращай внимание, меня здесь нет, не было и не будет.

      – Я ожидаю живого общения, визуализируй свои переживания не посредством голоса в моей голове, неявленное и безсмертное, ведь поэт никогда ничего не забудет! Предлагаю поправить это живой обстоятельностью несметно.

      – Это невозможно, хотя реализуемо!

      – Нет ничего невозможного в рамках вселенских закономерностей.

      – Но