Квадролиум – Космическая роза. Кирилл Геннадиевич Станишевский

сглаживало. Не до любви мне нерушимому.

      – Это моя смерть, но не полностью, каждая формация в динамике мер растворяется, мысль за мыслью исчерпывается, действие к действию меняет содержащую его плоть и сущее предстающее для плоти рамкой картины.

      – Звучит будто это твоя жизнь, но не полностью, рамки картины гораздо обширней текущей восприимчивости глазного или ментального фокуса, а стало быть стоит расширить таковой. – Резонирует сей тон сквозь каменный скрежет и стон.

      – Я умираю опутанный отсутствием встречных чувств, мёртв, но кто б оживил. Я бы чаял да таял в сим, но не встретил самоотверженого жара любви на пути.

      – А ты представь, что она рядом. – Каменный треск скрипит.

      – Так и не родившись? Кто ты? Тебя нет! Я пьянь и авантюрная гибельность спрыгнувшая с морского курса, а ты голос галюцинирующий невзначай.

      – Пьянь и я, моё ментальное зеркало пластично порождает резонанс с твоим гласом и мыслью в такт.

      – Не обманывай себя, не обманывай меня, и будет всё, как было, так не будет впредь никогда и поныне. Состояние предсмертное протяжённостью в жизнь.

      Спокойной ночи, спи, иначе я тебя пробужу окаменелость позабытая, выпавшая за края восприимчивости биослоёв.

      – Мне и так хорошо.

      – Рад не видеть. Испорченность умолкшая твоя, ищи бытия или сникни в безмерности заблудших берегов когнитивного края у пропасти.

      – Не хочу, и думаю, что мне это не сильно то и надобно в незыблемом покое, мне нравится валяться из воды выглядывая.

      – Ты путаешь приоритеты не по своей причине, ведь оперируешь лишь со случившимся в безучастности.

      – Кто-то ублажает влагой себя веками с места не сдвигаясь, размокает на берегу вечности. Это долгая судьба и в ней всякое довелось видывать.

      – Таково святое видится вам?

      – Святейшее, меня нет, но ничего и не требуется.

      – И здесь ли? И была ли перфорированная рефлённость залежей песка, словно туман пулями просеянный подвывал над золотым блеском смертельных искр с терзаемым их жалами ветром.

      – Ну не совсем, святое не позволяет осилить убиение, так что прости, я полежу ещё немного, пущусь в забвение.

      – И не новость, и умер бы в твоих осколках, как напоследок робость идущая стремглав с обрыва соскальзывая неловко, наполняется мятежами в предвкушении убийственной боли, последней всевышней кары не одолённой собственной данностью.

      – Не надо умирать, не надо, это же так прекрасно жить в предвкушении смерти.

      – Ну что ты, ну что же. Издыхающий поэт, никто не измерит сие и не сможет.

      Избавься от меня пока не поздно, я испорченный блуд из морских пучин, ханыга, заколдырь мнущий тропы местной гавани.

      Прости, прости, я тебя предал выпадая из внимания к были, и словно небыль ищу, да ничего не найти среди нахлынувшего в буйстве делирия.

      – Ищи, проси, умоляй, выпади за край, если требуешь.

      – Давай взбодряй молекулы!

      – Ледяная вода лучше это делает, с каждой отходящей