МОЗАИКА МОЕЙ ЖИЗНИ. Лариса Залесова

знала, что последует за этими словами.

      -И мы все поедем в Мелитополь.

      Услышав мое бормотание, бабушка сказала с упреком:

      -Грех смеяться над моими мечтами. Я стараюсь казаться сильной, но в сердце поселилось отчаяние. Мне страшно, не хочется ничего этого видеть. Проще говоря, мне не хочется жить. А ты смеешься.

      Я посмотрела на маленькую сгорбленную фигурку, завернутую в шаль, с покрасневшими замерзшими руками, которые она прижимала к груди, и сказала:

      –Я не смеюсь. Расскажи мне еще о маме.

      Она перевернула страницу:

      -Посмотри.

      Я увидела маму в голубом красивом платье с длинными пышными рукавами, которое мне показалось знакомым.

      -В этом платье Ариадна любила исполнять религиозную музыку. Посмотри внимательно, оно украшено жемчужинами, которые, когда она двигалась, сверкали как слезинки. Она как то мне сказала, что печаль, выраженная в религиозной музыке или в таких вещах, как Шубертовский «Зимний путь», пробуждает эмоции в душе исполнителя, благодаря которым он может подняться над землей и почувствовать страдания других.

      Бабушка замолчала, потом медленно закрыла альбом и отложила его в сторону:

      - Когда то мы могли думать о таких вещах. Какой урон нанесла нашей семье война и революция.

      -Ты так говоришь, как будто все кончено.

      -Прости меня, моя девочка,- бабушка подняла на меня виноватые глаза. – Мне печально, а от печали еще не изобрели лекарства. Мой муж умер, я лишилась дома, мне не осталось на земле места.

      Как я поняла гораздо позже, бабушка была права. Если бы не Гражданская война и не последовавшая за ней разруха, Ариадна Сумская могла бы прославиться в Европе как новая Полина Виардо или Мари Малибран.

      Такой разговор был единственным, и потому он так ясно запечатлелся в моей памяти, как будто произошел вчера.

      Стало совсем темно, и мы включили электричество. Неожиданно в коридоре послышались шаги. Кто то торопливо шел по направлению к музыкальному салону. Мы переглянулись, потом бабушка поднялась, выпрямилась и выжидающе посмотрела на дверь. Мы знали, что мама в театре, а Зоя обходит рынки в поисках пропитания. Отец никогда ранее самого позднего часа дома не появлялся. Как будто что то почувствовав, я ринулась к двери и очутилась в объятиях мамы.

      -Лидуша, дорогая. Собирайся, поскорее. Мы поедем в театр. Вы тоже, Розалия.

      Глядя на наши растерянные физиономии, она объяснила:

      -Сегодня я пою Татьяну, а Шаляпин будет петь Гремина. Как бы это не стало последней возможностью услышать нас вместе. Федор решил переехать в Петербург.

      Мы переглядывались, совершенно не ожидая такого поворота событий. Я в панике не могла придумать, что мне надеть.

      -Что вы стоите? У меня мало времени. Коляска внизу. Ждет нас.

      Бабушка что то бормотала, разводя руками, рассматривая свои боты на толстой резиновой подошве, совсем не подходящие для посещения оперного спектакля.

      -Ариадна, так не делается. Раньше, если мы планировали провести