Верещагин и другие. Роман и три пьесы для чтения. Марина Королёва

выпил беззвучно уже которую рюмку коньяку. Все немного помолчали, застолье продолжилось.

      Потом – и в этом тоже не было ничего примечательного – оно распалось на маленькие компании: тетка обсуждала что-то с женой, брат – с нашим Доктором. Внутри у меня разливалось тепло от выпитого коньяка, стало хорошо и спокойно, вдруг захотелось поговорить. Она сидела молча, но, казалось, совершенно не скучала: вслушивалась в разговоры, обводила взглядом стены с фотографиями. Взгляд скользил и в какой-то момент снова остановился на мне. Я сделал все, чтобы его удержать, потому что мне надо было успеть сказать, и я успел:

      – Послушайте, хотите мой кабинет посмотреть? Пойдемте, я покажу.

      – Я пойду? – спросила она у брата, то есть у своего мужа. – Ты не хочешь?

      – Иди, конечно, я сто раз там был, а тебе будет интересно. У него там такая берлога… ух! Книг – уйма. То, что ты любишь.

      Мы вошли, я оставил дверь полуоткрытой. Она сначала остановилась в некоторой растерянности – в кабинете ступить было негде, приходилось пробираться узенькой тропкой от входа к роялю, а потом к письменному столу. И везде книги, книги, штабеля книг, ноты, картины и рисунки, многим из которых не хватало места на стенах, их приходилось держать просто за стеклами книжных полок.

      Я видел, что она под впечатлением:

      – Вот это да.

      И вдруг без всякого перехода:

      – Вы меня не помните?

      Я опешил:

      – Разве мы встречались раньше? Нет, не помню.

      – Ну конечно. Вы и не могли запомнить, сколько у вас было таких поступающих.

      – А куда вы поступали? – Я правда не помнил.

      – В училище. Сдавала вам сольфеджио.

      – Не поступили? Завалили?

      – Не завалила, четверку получила. Но дальше сдавать не стала, не захотела.

      – Родной вы мой, так почему же вы мне тогда не…

      Я чуть не сморозил страшную глупость: я хотел спросить – почему вы не сказали мне тогда, что вы жена моего брата?

      – А, ну да, ну да. Конечно, конечно…

      Мне стало смешно. Ей тоже.

      – Так значит, вы не помните.

      Я рад был бы сказать ей, что помню и помнил все это время (даже такая бредовая фраза пронеслась у меня в голове), но чего не было, того не было. Нет, я не помнил.

      – Ну и ладно. Тогда показывайте книги!

      Даже если она не улыбалась, глаза все равно смеялись. В них била ключом какая-то веселая жизнь, страшно от меня далекая. Но мне было с ней легко, вот что. Она легко говорила, легко запрокидывала голову, а на меня смотрела по-прежнему внимательно, пристально, изучая. Серьезный взгляд серьезной ученицы. Странно, меня эта пристальность совсем не напрягала.

      Я усадил ее за свой письменный стол, как поступал иногда со студентами, и начал носить ей книгу за книгой.

      Уже трижды в кабинет заглядывала жена. Дважды заглянула тетка. Потом зашел брат:

      – Нам пора, пожалуй. Завтра на работу.

      Она посмотрела на него вопросительно:

      – А