Страж её сердца. Оливия Штерн

вывалилось нечто. Он был похож на человека, очень похож. Только за спиной огромные крылья и вместо волос перья, и эти перья обрамляют перекошенное от ярости лицо. Глаза кровью налитые и совершенно безумные. В тот миг она даже не поняла, что существо было в одежде, видела только коричневые перья на руках, слипшиеся от пролитой крови.

      Существо смотрело на Альку, крылья подрагивали за спиной, ветер шевелил перышки на голове. А потом тварь указала на Альку страшным когтистым пальцем и прохрипела:

      – Ты. Идешь за мной. Пора возвращаться.

      Она так и не поняла, что с ней случилось. Мир словно подернулся серой хмарью, тело странно изогнулось, хрустнуло внутри. Звук был такой, как будто кухарка тяжелым ножом рубила куриную тушку. Алька посмотрела на свои руки – сквозь бледную кожу просвечивал ряд ярко-синих перышек, по всему предплечью. А вместо аккуратно подстриженных ногтей – жуткие черные когти, загнутые, острые, как у ястреба.

      И тогда, заверещав, она вдруг прыгнула на убийцу родителей.

      Он то ли не успел, то ли не смог защититься. Это было странно, он ведь был большим и сильным. А она его выпотрошила без особых усилий. Тогда хотелось убивать. Не важно как – за маму и папу.

      …Она сипло рассмеялась и посмотрела на свои руки. Бледные и худые, с обломанными ногтями. И кожа вот содрана на запястьях, браслеты наручников как будто специально с заусенцами.

      Скоро, очень скоро у нее и таких рук не будет. И тогда останется просто умереть, потому что никому не нужна безрукая.

      «Ты-то умрешь, да. Но как же Тиберик?»

      Щеки вспыхнули снова, стоило вспомнить, как она умоляла стража спасти мальчика. Да, надо признаться себе самой: в те мгновения она была готова вылизать гаду сапоги, да и вообще сделать все что угодно, только бы он забрал Тиба и сдал в приют. В приюте хотя бы не дадут умереть с голоду. А так-то… Даже если маленький послушный Тиберик сможет выбраться из окна, куда он пойдет? Кому нужен будет?

      Алька поняла, что по щекам снова текут слезы. Подняв лицо к единственному окошку, она мысленно молила Пастыря, чтобы спас хотя бы малыша. С тем, что сама скоро умрет, уже смирилась.

      «Он ни за что не пойдет разыскивать Тиба, – мысль отдавала полынной горечью, – это страж. Сколько ни умоляй, хоть в лепешку расшибись – все без толку».

      Перед мысленным взором невольно возникло холодно-отрешенное, очень злое лицо мужчины. Сжатые в тонкую линию губы, нос с горбинкой, высокие скулы и взгляд черных глаз – странный, как будто направленный внутрь себя, как будто и не было Альки. Он не на нее смотрел, а на сполохи давних своих воспоминаний. Что там такое было? Она не знала, да и не очень хотела знать. Самое главное, что от такого пощады не дождешься.

      И это означало, что сделать первые шаги по спасению Тиба должна она сама. Но как?

      Никак. Она была совершенно беспомощна. Даже наручники так и не сняли.

      Ее одолевала странная усталость, и холод, что шел от стены, почти не чувствовался. Алька еще раз потрогала лоб – горячий.