А порою очень грустны. Джеффри Евгенидис

наверное, единственные люди здесь, которые это помнят.

      – Вообще-то я не помню, – сказала Мадлен.

      – Не помнишь? Ты что, никогда не пробовала кусок висконсинского чеддера с яблочным пирогом? Жалость какая.

      – Может, если попросишь, они положат тебе ломтик на пирог.

      – Я не говорил, что мне это нравилось. Просто оплакиваю кончину традиции.

      Беседа прервалась. Внезапно Мадлен, к ее удивлению, охватила паника. Молчание словно вменялось ей в вину. В то же время из-за собственной тревоги, вызванной этим молчанием, говорить становилось все труднее.

      Хотя так нервничать было неприятно, в каком-то смысле приятно все-таки было. Мадлен давно уже не чувствовала ничего подобного в обществе парня.

      Официантка стояла у дальнего конца прилавка, беседуя с другим посетителем.

      – Так зачем ты записался на занятия к Зипперштейну? – спросила она.

      – Из философского интереса. Буквально. Философия сейчас – сплошная теория языка. Сплошная лингвистика. Вот я и подумал, надо попробовать.

      – Ты ведь еще и биологию изучаешь?

      – На самом деле это основное. Философия – так, побочные дела.

      Мадлен сообразила, что никогда не встречалась со студентом, занимающимся естественными науками.

      – Ты хочешь быть врачом?

      – В данный момент я хочу привлечь внимание официантки.

      Леонард несколько раз помахал рукой, но безуспешно.

      Внезапно он сказал:

      – Жарко тут?

      Не дожидаясь ответа, он залез в карман джинсов, вытащил голубую бандану, повязал на голове, сделав узел на затылке, и поправил несколькими едва заметными, точными движениями, пока не остался доволен. Мадлен наблюдала за этим с легким чувством разочарования. Банданы у нее ассоциировались с игрой в футбэг, с группой Grateful Dead и с ростками алфальфы, а все эти вещи ей были ни к чему. И все-таки на нее произвели впечатление уже сами размеры Леонарда, сидевшего на стуле рядом. Такой большой, но при этом с мягким – можно сказать, нежным – голосом; от этого у Мадлен возникало странное чувство, словно все происходит в сказке, а она – принцесса, сидящая рядом с добрым великаном.

      – Правда, дело в том, что философия меня заинтересовала не в связи с лингвистикой, – сказал Леонард, по-прежнему глядя туда, где стояла официантка. – Меня заинтересовали вечные истины. Как научиться умирать и прочее. А теперь мне скорее хочется узнать: что на самом деле понимается под «умирать»? Что на самом деле понимается под тем, что понимается под «умирать»?

      Официантка наконец подошла к ним. Мадлен заказала тарелку творога и кофе. Леонард заказал яблочный пирог и кофе. Когда официантка отошла, он крутанулся на стуле вправо, так что их колени на миг соприкоснулись.

      – Как-то ты очень по-женски, – заметил он.

      – Что?

      – Творог.

      – Мне нравится творог.

      – Ты что, на диете? На тебя как-то не похоже.

      – Зачем тебе это знать?

      Тут у Леонарда впервые сделался смущенный вид. Его лицо под полоской банданы покраснело, он крутанулся в другую сторону,