Алая нить. Лариса Райт

нет. Ты не поняла. Я по-прежнему буду пополнять его. Конечно, такую сумму, как раньше, я класть не смогу. Но я думал, тысячи две – две с половиной вам хватит? Да, и кредит за дом я буду продолжать выплачивать, не волнуйся.

      – Я не волнуюсь.

      «Он собирается содержать нас. Как благородно. Хотя почему, собственно, благородно? Нормально. Он же взял на себя эти обязательства. Все правильно. Взялся за гуж…»

      – Так что? Идет?

      Катарина собирается с духом:

      – Нет, не идет.

      – Почему, Ка… Почему?

      «Надо же! Ему тоже сложно произносить мое имя».

      – Спасибо, конечно. Но мне ничего не надо.

      – Не тебе. Детям.

      – Детям хватит и меньшей суммы.

      – Да? И на что же ты собираешься их кормить? Катарина?

      «О! Вот это да! И какое требовательное «Катарина». Минутку, мистер судья, уже иду».

      – Пойду работать.

      – Куда? Так куда же? – немного насмешливо.

      – Пока не знаю, – нехотя и вяло.

      – Не знаешь! – торжествующе.

      «Наверняка он хотел сказать «вот видишь», просто сдержался».

      – Куда-нибудь пойду. – Она не может скрыть раздражения.

      – Может, вернешься в больницу? – Весь сарказм, на какой способен Антонио, – в одном предложении.

      Катарина взрывается. Швыряет трубку и громко, отчаянно плачет.

      6

      Смеется Соня редко, но туристы, недоверчиво разглядывающие фуникулер, всегда вызывают у нее улыбку.

      – Рабы своего страха могут прогуляться самостоятельно. Подъем займет у вас минут тридцать, и к началу экскурсии вы не успеете. Конечно, можно и вовсе не ходить в крепость, полюбоваться луговым пассажем, в то время как остальные будут глазеть на камеру пыток и спускаться в подземелье.

      Это фраза действует безошибочно. Кто-то нервно хихикает, кто-то крестится, но в кабину загружаются все, и электромотор, бесперебойно работающий с шестидесятых годов прошлого века, доставляет их к воротам Хоэнзальцбурга.

      Соня кривит душой, когда жалуется администратору, что ей надоели экскурсии. У нее просто нет времени. У нее другая задача. Ей надо простаивать часы в музее и запоминать, запоминать, запоминать. Если бы не это, она бы никогда не ушла из бюро. Ей нравится работа гида. Попроси она при увольнении больше ее не беспокоить, никто и не стал бы звонить. Но Соня сказала: «Когда понадобится, обращайтесь». Говорила, будто делала одолжение, а сама потом ждала, когда же понадобится, и нервничала, почему же еще не понадобилась, и переживала, а вдруг не понадобится никогда. Понадобилась. Конечно, понадобилась. Разве можно найти в Зальцбурге еще одного такого же русскоязычного экскурсовода? Соня рассказывает, как поет. И захочешь, не забудешь то, что тебе наговорила эта чернобровая девушка. Все так складно, все по полочкам: и даты назовет, и про архитектурные шедевры расскажет, да все с затейливыми историями, с легендами, где правду от вымысла не отличишь. Информация обрушивается на любопытных туристов, а жадная до фактов публика и рада. Пережевывает жизни кайзеров, аж за ушами трещит. Если бы существовал глянцевый журнал о жизни средневековой знати, Соня была