Махно. Михаил Веллер

Это что же так?

      – Я слышал, что вскоре после нашей встречи он, кажется, умер. Говорили, что попал под поезд. Он, видите ли, хотел присвоить себе деньги, которые его товарищи, рискуя жизнями, добывали для революции. А так поступать нехорошо, верно? – Аршинов-Марин мягко улыбается. В глазах Нестора вспыхивает восхищение.

      Он хочет что-то сказать, но закашливается и прижимает руки к груди: сплевывает кровью.

      – Ведь до туберкулеза доморозили мальчонку, сатрапы.

      – Барсука бы убить, жир у него целебный, он многим помог.

      11.

      Стучат топоры, визжат пилы, падают стволы.

      – Погодь-ка трошки, – говорит Нестор напарнику, оставляя ручку пилы.

      Берет в руку сосновую ветку толщиной в большой палец, на пне косо обрубает топором и, оглянувшись на стражников у костра, идет мимо работающих.

      – Отойдем-ка, дядя, разговор есть, – обращается он к тому немолодому каторжнику, что пытался поучать его вначале.

      – Что за разговор? – Но в руках щуплого пацана ничего, кроме веточки, которой он отгоняет тучу комарья. – Ну? Пойдем. А здесь что не скажешь?

      – Сейчас поймешь, – Нестор ведет его ближе к своему недопиленному дереву, оглядывается – и с силой, резким тычком, вгоняет острую ветку под ложечку здоровенному мужику. Каторжник берется за живот и валится молча. – Ну – зачем ты меня сдал, гад, а?

      – Пилим быстро, – возвращается Нестор к пиле. – Погоди, дай подрублю, чтоб упало правильно.

      И через минуту раздается крик:

      – Человека задави-ило!

      Народ неторопливо сходится к месту происшествия. На раз-два взяли оттаскивают сосну с тела.

      – Ишь ты, как он прямо на сучок-то наткнулся, – говорит стражник, с сомнением косясь на окружающие лица.

      12.

      – Нет, товарищи, – говорит большевик, – без государства, где главная роль принадлежит пролетариату, ничего не получится. – Он попыхивает трубочкой, и дымок ползет вверх по прямым рубленым морщинам.

      – Это чем же твой пролетарий лучше крестьянина? – интересуется социалист-революционер, он же эсер, устраиваясь поудобней на нарах.

      – А тем, что крестьянин твой – это мелкая буржуазия. У него есть собственность на средства производства, и он может нанять работника, то есть сам стать эксплуататором. А у рабочего ничего нет, кроме его рук, он только трудом живет, поэтому он – единственный до конца революционный класс.

      – Трудом?! Да ни один твой рабочий на заводе не работает так тяжело и много, как крестьянин на своей земле! И производит он – хлеб, и он-то – всему основа! И начинать надо строить государство – с фундамента, с трудового крестьянства!

      – А стремится оно к накоплению и стать буржуазией, дурья твоя голова! А пролетариат – построит на труде, а потом оно вообще отомрет!

      – Нельзя строить государство, – говорит Аршинов-Марин.

      – А вы, анархи, вообще утописты!

      – Это кто тебе – Кропоткин утопист?! Ты хоть историю-то знаешь? Как только возникает государство – так аппарат тут же узурпирует власть и угнетает народ. И не отдаст аппарат эту власть никогда – ни царский,