Неигра. Наталия Гилярова

что она вела себя ужасающе невоспитанно и совершенно неправа. Старуха даже покраснела от стыда. Что ж, Анка позвонила.

      После этого случая ничто уже не могло омрачить ее дружбы с коллекционером. А он в тот же вечер все рассказал о своем добром гении и нежданных дарах судьбы, так что даже старой мудрой Августе стало неловко за прежние сомнения. И она как раз вспомнила о белокаменном особняке, где ей самой когда-то жилось припеваючи, о том, что было так давно, похоже, в ином измерении… Да и на самом деле того дома уже не существовало на земле, камня на камне не осталось. И старуха стала подумывать, может быть, и праправнучке суждено нечто подобное?

      – Прошка, а правда, что я, ну, типа, красавица? – однажды спросила Анка младенца. – Только тебе поверю.

      Прошка пристально смотрел на неё, но молчал.

      – Что, нет? Это очень сейчас, очень важно! Ну, скажи мне.

      – Наверное, да.

      – Но ты сомневаешься?

      – Нет. Но глядя на тебя я вспомнил одну сказку…

      – Расскажи ее Полинке, а мне рассказывай обо мне. – Анка выбежала из комнаты.

      Она становилась все веселее. Цвела весна. Кусты в скверах покрылись мелкими листочками. Августа уже давно не слышала «Фломастеров», и на душе у нее сделалось тише и благозвучнее. Она уговаривала Прошку отдать ей постирать свою зеленую тряпицу, когда в комнату вбежала Анка – в мокром белом плаще и с дождинками на шелковых волосах. Она сияла.

      – Ба! Слушай, полный улёт! Мы с Пузырём летим на море!

      – Ах! – сказала Августа.

      – Этого не может быть, – взволновался Прошка, – слышишь, Анка? Этого ну просто не может быть! Это не по-настоящему.

      – Почему же? Вот, он подарил мне купальник, в котором даже там не стыдно показаться. – Анка развернула золотистый целлофан и показала прапрабабушке и Прошке связку ярких тесемочек.

      – Где – там? – спросила Августа.

      – На Канарах.

      – Но ты не можешь туда ехать. Твой прадед был репрессирован.

      Анка засмеялась.

      – Ба, ты знаешь, какой сейчас год?

      – Всё равно, – не сдавалась старуха, – у тебя даже нет иностранного паспорта.

      – Пустяки, ба! Уже сделали. Полный улёт!

      А Прошка, отрешенный и взволнованный, все твердил:

      – Невозможно, невозможно. Это не по-настоящему.

      Его бормотание наконец встревожило Анку.

      – Прошка, что ты бормочешь, варвар? Не хочешь же ты, телепузик, помешать мне впервые в жизни отдохнуть на море? – с опаской спросила она.

      – Я бы очень огорчился, если бы помешал тебе. Я бы не простил себе этого, – уныло проговорил Прошка.

      В этот вечер все в доме были взволнованны, и спать улеглись поздно. А улегшись, прапрабабушка с праправнучками еще долго перешептывались. Потом всё же заснули, но в самый дремотный, самый зыбкий час ночи Полинка опять проснулась и, сонная, босиком поплелась в туалет. Проходя крадучись мимо Прошкиной комнаты, она вдруг услышала голоса и увидела движущиеся тени. Полинка всегда считала, что не боится привидений. Поэтому, хотя сердце ее