Неигра. Наталия Гилярова

же нравился Пузырь, значит, и Кузя должен понравиться! – возмутилась Анка, – он князь, настоящий дворянин! У него есть пруд, там водится даже форель! С ним разговаривала племянница испанского короля! У него есть рыжая собака! Короче, расскажи ему всё самое интересное!

      – Ну, что ж… слушайте, мне не жалко. Жил был на свете Мастер. Совсем один, никого на свете больше не было. И росло на свете единственное Дерево, огромное, как солнце. Мастер взял, и срубил дерево. Да, срубил! Он не подумал, что губит прекрасное и даже не редкое, а единственное дерево! Он был Мастером. Он не мог созерцать, он должен был творить. Теперь его фантазия получила нужный материал для работы и создала множество древесных образов. Мастер наделал домов, кораблей, ложек, карандашей, прищепок и бус. Он вдохновенно пилил, строгал, вытачивал, лачил… И еще у него остались доски на все заборы от края до края земли и дрова на растопку всех печек на свете.

      Корабли, созданные им, плавали, карандаши рисовали, прищепки прищемляли – как-то все это существовало, исполняло свое назначение, но, в отличие от дерева и к искреннему удивлению Мастера, живым не было. Предметы ощущали, что сделаны из особого материала, как будто более живого, чем они сами. Благодаря ностальгическому материалу и тоске, деревяшки можно было считать отчасти даже одушевленными. И поэтому карандаши иногда выводили странный фантастический абрис, никто на земле не ведал, что это за абстракция, а это было Дерево. И корабли все больше плавали по направлению к тому месту, где когда-то оно цвело (но не росло, расти было некуда…), и капитанов называли сектантами-пнистами, поклонниками мертвого пня. Впрочем, ни один корабль так и не доплыл до того пня… Прищепки скрипели и трескались…

      – А столы бегали на своих ножках! – воскликнул князь и захохотал. – А кровати прыгали!

      – Он нарочно злит меня, рассказывает эту чушь! – Анка даже покраснела с досады.

      – Ничего, поросеночек, не переживай. Для меня и мебель не проблема. Любой гарнитур. Хочешь? И бегать не будет, и скрипеть, и трескаться, гарантирую! – князь расхохотался уже всерьёз и надолго.

      А когда перестал, наступила тишина. Молчал он, молчала Анка и молчал Прошка. Полинка в немом изумлении глядела на них, застыв в дверях. Изумление ее сменилось страхом. Ей показалось, что Василий Васильевич Пузырь вышел из прапрабабушкиного туфля и теперь будет упрекать ее в жестокосердии, уже никогда не скажет, что она прекрасно воспитана и не позволит видеться с Эмилем. Но через минуту Полинка поняла свою ошибку и ушла. Кузя криво усмехнулся:

      – Что за мелюзга пузатая?

      – Это моя сестра. Полинка.

      – Полина! – закричал князь, – поди сюда! Ты мне не сказала «здрасте»!

      Полинка не шла, она ни за что не хотела разговаривать с псевдо-Пузырем. У него было то же лицо, причёска, ботинки и перчатки, но глаза воровато бегали, а руки, жестикулируя, как будто загребали воздух. Он орал все противнее, и Полинке опять сделалось страшно. Раньше, до своего приключения с Василием Васильевичем, она не боялась ничего на свете. Теперь же стала сомневаться во всём. Правильно ли засовывать людей в корзину с картошкой,