Молись и кайся. Леон Гельевич Костевич

бым голосом, к тому же пьющий. У себя в театре он играл Тузенбаха1, и играл хорошо, выпив же, любил порассуждать «о тонкости Чехова» и о том, что «никто ни бельмеса не понимает разбора драматургии этого великого автора». «Чехова нельзя иллюстрировать, – внушал Бобров студийцам. – А в нашем понимании тонкость – это надеть длинное платье со шлейфом и напялить фрак». Притихшие студийцы внимали. «Не в этом суть! – голосом оперного трагика ревел режиссер. – Чехов – глубинный автор!» Ни одного спектакля за все три года они так и не поставили – пробавлялись концертами для военных к Двадцать третьему февраля да новогодними утренниками. Но было весело. Ездили на пикники, вместе встречали праздники, крутили романы. И постоянно что-нибудь репетировали.

      Эсхил поискал глазами окно своего купе:

      – Жена дочек собирает…

      За прошедшие годы он стал напоминать карточного короля: прямой взгляд больших, немного удивленных глаз, румянец на скулах, полные губы и богатейшая растительность в пол-лица. Узнать, бывает ли у карточных королей лысина, обычно не дает корона, но если бывает – друг Петра соответствовал образу целиком.

      Сам Петр являлся обладателем коротких, никогда не расчесываемых темных волос: они торчали на голове соломой и придавали своему владельцу дополнительное обаяние.

      Эсхил достал сигареты.

      – Я бросил давно, – отказался Авдеев.

      – А я – по пачке в день. Слушай, я же твой роман в Москве в книжном видел! Меня Сашка Горевой затащил.

      – Ты Горевого знаешь?!

      – Учились вместе. Хожу мимо полок, и тут: Петр Авдеев, «За роялем – Берия». Видишь, название запомнил.

      – Это второй роман, который у меня в Москве издали. Первый лет пять назад, я за него литературную премию получил.

      – Горевому говорю: «Вот, друг мой написал». Потом посмотрел в Интернете, а там твое портфолио – печатался в США, переводился на французский!..

      – Было дело. А мы тут все по нескольку раз фильм «Белоручки и замарашки» смотрели, где ты играешь.

      – Тоже было дело. Ты откуда узнал-то, что я приезжаю?

      – От соседки, которая за вашим домом смотрела. Заметь, случайно встретил. Мог бы и предупредить, между прочим. А, ты же номер не знаешь: мы переехали…

      Возникла пауза. Деловитый носильщик чуть не наехал Эсхилу тележкой на ногу, ветер пронес через опустевшую вокзальную площадь пакет из-под чипсов. Не представляя, о чем дальше говорить со старым другом, когда не видел его много лет, Петр задал тривиальный вопрос, на который принято отвечать – «Стоит»:

      – Как там Москва?

      – Разонравилась! – оживился Эсхил. – Потому и вернуться решил. Сказал жене: «Хватит, милая, поедем в нормальный город, к нормальным людям…»

      – Насовсем?

      – Насовсем, брат ты мой. Хамство, грязь – надоело! Животных больше, чем людей, любят! Заходишь в магазин – на прилавке котяра развалился. Тут колбасу продают, а он себе лижет все места, какие хочет, понимаешь? И все ему: «Ко-о-отечка, ко-о-отечка…» А у меня-то психика здоровая, я же из провинциального города. Поэтому мне хочется взять этого кота за шкирку, скинуть с прилавка да еще наподдать. Как-то раз случай был…

      На высокой подножке вагона возникла одетая в черное женщина с усталым взглядом. Ее руки оттягивали чемоданы, из-за спины выглядывали две девочки – лет шести и девяти на вид.

      – Вот, Таня, это и есть дружище моей юности, а ныне – великий писатель современности Петр Авдеев, – задорно представил Авдеева Эсхил.

      «Великий писатель современности» смущенно кивнул.

      – А это, Петше, супруга моя Татьяна и… – знаменитый уроженец Святограда принял у жены чемоданы, помог ей спуститься, – …и доченьки мои, Варя и Глафира. – Он снял с подножки девчушку с кукольными глазками и выбивающимися из-под шапочки льняными волосиками, а за ней крепенькую, с целеустремленным видом девочку постарше – так в мультфильме могла бы выглядеть рассудительная морковка.

      – А Гласка… – Варя непредсказуемо вцепилась в шубейку сестры и попыталась выдрать оттуда клок меха. – Гласка мои каландасы отоблала!

      – Правильно сделала, уже к станции подъезжали! – прикрикнула на младшую дочь Татьяна. Извиняясь, пояснила Петру: – Все нервы они мне в поезде вымотали.

      Авдееву показалось, женщина нарочно скрывала свою привлекательность отсутствием косметики и повязанным по самые брови платком. «Хотя, – возразил он себе, – до красоты, что ли, в скомканных купейных сборах, да еще с маленькими детьми».

      В салоне такси пахло новым ароматизатором. Татьяна сидела впереди и настороженно обозревала незнакомые улицы. Во избежание свары Варю и Глашу рассадили по разным краям заднего сиденья, но сестры и тут ухитрялись высказывать друг другу претензии.

      – Так вот, – вспомнил Эсхил, когда машина проезжала мимо святоградского хлопчатобумажного комбината. – Вышел я как-то после репетиции из театра в новых штанах в магазин, а мне ротвейлер навстречу –

1

Персонаж пьесы А. П. Чехова «Три сестры».