Повести и рассказы из духовного быта. Игнатий Потапенко

линию, толстый нос, задранный кверху, с назойливо раскрытыми широкими ноздрями, широкий рот с толстыми губами малинового цвета, массивный четырехугольный подбородок и короткая толстая шея. На голове у нее был платок темно-серый шерстяной, дважды обернутый вокруг шеи, несмотря на то что было жарко и душно. Белая сорочка была грязновата, а ситцевая юбка сильно подтыкана, что придавало всей этой смешной фигуре деловитый вид.

      – А что вам? – с недоумением спросила Марья Гавриловна.

      Ей показалось странным, как это можно входить в чужой дом без приглашения и без доклада. Ей было известно, что так делают нищие и подозрительные люди.

      – С благополучным прибытием! – сказала женщина и опять поклонилась столь же низко. Голос у нее был мужественный, крепкий. Она продолжала: – Может, помогти что-нибудь?!

      Мура подозрительно осмотрела ее и ничего не ответила. Вышел Кирилл.

      – А ты кто такая будешь? – спросил он.

      Женщина и ему поклонилась:

      – Добрый вечер и вам, батюшка! Я здешняя женщина, Фекла, а по прозванию Чипуриха. Я одинокая удова. Имею земляночку тут близенько. Всем батюшкам служила, и покойному отцу Парфентию служила, и который батюшкой перед вами был – отец Мануил, и ему тоже служила. Вот и вам, ежели надобится, служить буду.

      – Что ж, – сказал Кирилл, обращаясь к Муре, – пускай служит. У нас никого нет.

      Мура позвала его в спальню и тихонько спросила:

      – А не опасно? Может, у нее какие-нибудь мысли?

      Кирилл рассмеялся.

      – Какие у нее могут быть мысли? Взгляни на ее лицо, и ты увидишь, что у нее в голове никаких мыслей нет, ни дурных, ни злых.

      – Ну, вот и отлично, Фекла! Служи, а мы тебя не обидим!

      – Ну где ж там обидеть! За что меня обижать?! Да и много ли мне нужно, бедной удове?!

      И Фекла начала «служить». Это был первый узел, который связал молодую чету с населением Лугового. Фекла служила исправно, по крайней мере для первого раза. Она суетилась, стучала в кухне лоханями и посудой, расставляла их по разным углам, мыла полы, стирала пыль и вообще заслужила самую искреннюю благодарность Марьи Гавриловны. Когда стемнело, она объявила, что пойдет ночевать в свою землянку. Мура дала ей полтинник, который привел Феклу в неописанный восторг. Она схватила обе руки молодой матушки и звонко поцеловала их, чем привела Муру в крайнее смущение. Выйдя на улицу, она с трепетным замиранием сердца, с головой, наполненной впечатлениями и новостями, с минуту постояла и подумала, куда ей идти. В свою землянку ее не тянуло. Там не было ни души – значит, не перед кем было облегчиться. Надо было выбрать такое место, где было много баб, куда и соседки, узнав о том, что она была у нового священника, придут. Одним словом, она жаждала широкой аудитории и наконец решила, что лучше всего пойти к церковному старосте, в доме которого помещалась масса баб. Туда она и направилась.

      В скорости после ее ухода дверь в прихожей опять скрипнула,