Петля. Роман Сенчин

открыла чемодан. Он был почти пуст.

      – А где платья? Косметичка? Туфли? Плойка? Сигареты где? Что за фигня-то такая происходит?!

      Возмутилась громко, открыто – медсестра уже вышла.

      – Теперь тут жесть, – сказала та ровесница, что отозвалась вопросительным «добрый». – Я спецом расслабиться легла, а теперь понимаю, что сдыхаю медленно.

      – А что произошло? Почему так?.. Как вас зовут, извините?

      – Ксюша, – с рефлекторной кокетливостью ответила та, и тут же голос снова стал горестным: – Ну что, поменялись порядки. Это их любимое объяснение. Сегодня самая свирепая смена.

      – Да уж, как из тюрьмы строгого режима… А вы здесь не первый раз?

      – Второй.

      – Все не первый, – подала голос пожилая. – И никто с таким не сталкивался.

      – Надо жаловаться тогда.

      – Жаловались. Только хуже.

      Но Ольга пожаловалась. После первого обыска – настоящего шмона.

      Через три дня её жизни в больнице, утром, после завтрака, в палату влетели те самые медсёстры-надзирательницы и чуть не в шею выгнали всех в коридор. Ольга чудом успела прихватить ноутбук, в котором делала наброски новой картины.

      Стояли в коридоре, а за дверью слышался стук выдвигаемых ящиков в тумбочках, скрип панцирных кроватей, шуршание пакетов. Что-то падало, хрустело.

      Минут через пятнадцать их запустили обратно. Вещи не валялись, постельное бельё не сброшено на пол, но сразу стало понятно, что каждая мелочь, каждая тряпочка ощупана чужими руками… Медсёстры торжественно выносили сигареты, ножницы, пилочки для ногтей.

      – По какому праву всё это происходит? – стараясь не сбиться на визг, спросила Ольга.

      – По праву правил больницы, – дёрнула плечами старшая. – Это вам не курорт, а больница. И вас тут должны лечить, а не развлекать.

      Это «должны лечить» прозвучало как «должны разреза́ть на куски».

      Заправив постель, наведя порядок в тумбочке – кое-что протерев влажными салфетками, – Ольга пошла к завотделению. С ним, как она считала, у неё были особые отношения.

      Нет, ничего такого, просто то участие, какое проявлял к её здоровью Вениамин Маркович – всегда сразу принимал её или давал советы по телефону, случалось, звонил сам, – не могло не вызывать у неё чувства, что он её выделяет. Ей хотелось в это верить…

      Как-то Ольга подарила ему свою картину, и Вениамин Маркович искренне благодарил.

      Сейчас она сидела в его кабинете и говорила плачуще:

      – Это… это беспредел самый настоящий… извините за слово. Выдают утром четыре сигареты на весь день, а если находят спрятанные – отбирают. Пользоваться ножницами, пилочками, краситься – только в присутствии сестёр. А они смотрят как звери. Особенно эта, которая сегодня старшая.

      – Алина Борисовна, – уточнил врач.

      Ольга на некоторое время оторопело замолчала – не могла осознать, что у этой стервозины тоже есть имя и отчество.

      – Наверное, – кивнула наконец. – Она… Это просто возмутительно.