Ноль. Тори Ру

молча обводит взглядом притихших ребят и фокусируется на мне. Бледное лицо расплывается в жуткой, отмороженной улыбке.

      Урод подносит ко рту руку и, с вызовом глядя мне в глаза, изображает рвотные позывы.

      От шока у меня закладывает уши. Задыхаясь, я в ужасе наблюдаю за представлением – он высовывает язык, похабно проводит им между пальцами, подмигивает мне и снова оскаливается, передавая чистую разъедающую ненависть.

      Урод рисуется, издевается, дает понять, что знает мой грязный секрет, что я бессильна.

      Рассеянно моргаю, опускаю голову и деловито хватаюсь за ручку.

      Его семейка превратила жизнь нашей семьи в ад, но ему, похоже, мало. В ад он вознамерился превратить еще и мою жизнь! Неужели он приперся сюда только ради этого?

      От навернувшихся слез «иксы» и «игреки» пляшут в клеточках.

      Класс сотрясает грохот упавшего стула – в два шага Саша подскакивает к Уроду и выволакивает его из кабинета, следом в коридор выбегают Сеня и Тимур.

      Все ущербные личности в школе не понаслышке знают, что такое кулаки этой троицы – похоже, сейчас с ними познакомится и наш новый одноклассник. Странная смесь облегчения и сожаления снова теснится в груди.

      Раздаются сдавленные смешки:

      – Наумова, кажется, ты ему нравишься!..

      – Что? Кому? – переспрашиваю, и Алена смеется:

      – Уроду! Не Саше же…

      – Не смешно!.. – огрызаюсь, и все разом затыкаются.

* * *

      Урод возвращается только перед звонком: зажимая ладонью нос, он ухмыляется и вразвалочку проходит к пустому месту – последней парте в третьем ряду и стулу с отломанной спинкой.

      Обжигающая чернота проникает в самые глубины моей души и перетряхивает их в момент, когда наши взгляды цепляются друг за друга. Роняю ручку и, мучительно краснея, лезу под стол. Я пялилась. Он заметил. Как это вообще могло со мной произойти?..

      Пять

      В любой человеческой общности существуют устоявшиеся нормы и правила, и индивиды просто следуют им, не задумываясь о том, что их можно нарушать.

      Наша семья – я и бабушка – тоже общность. И в ней есть культ. Культ моей навсегда юной тети. Все в нашей семье ему подчинено: обстановка в доме не меняется, вещи убиенной в полном порядке висят в платяном шкафу по соседству с моими, ее тетрадки, учебники и сувениры пылятся на моих полках…

      Из-за этого в детстве Саша до судорог боялся у нас ночевать.

      Здесь не принято плакать, нужно излучать оптимизм и улыбаться, храня в душе священную скорбь. А вот я просто улыбаюсь. Я не застала свою тетушку и не понимаю, почему должна убиваться по тому, кого ни разу в жизни не видела, с кем не перемолвилась и парой фраз, по тому, кто ни разу мне не улыбнулся и не взглянул в глаза.

      Из семейных преданий следует, что моя тезка и предшественница была сверхидеальной и сверхперспективной…

      Это из-за нее я страдаю. И совсем, нисколечко не скорблю.

      Хорошо,