Письмо из прошлого. Ксения Хиж

какая дерзкая! – мужик усмехнулся и скинул пепел на палас, обернулся на скрип двери. – О, Мишка!

      – Пап! – Маша обернулась на вошедшего в комнату отца.

      – Мишка, а почему дочь твоя такая не воспитанная, а?

      – Давай, Петрович, выйди отсюда, не мешай Маше отдыхать, она болеет.

      – Пап! – Маша попыталась встать, но головокружение снова припечатало к постели. – Кто это?

      – Это мой друг, Машенька. – Отец склонился над ней, обдав стойким перегаром, поправил плед. – Лежи, Маша, ты еще слаба, целую неделю жар мучил.

      Отец подтолкнул своего товарища к выходу из комнаты, и они оба, пошатываясь от алкогольного тумана, вышли.

      – Пап! – Маша села на постели. – Пап!

      Но отец закрыл за собой дверь. Маша на минуту прикрыла глаза, голова действительно кружилась, и казалось, весила тонну. Она не без труда свесила ноги, поставила их на холодный пол. Чтобы подняться пришлось приложить немало усилий. Пошатываясь, почти дошла до двери, но остановилась, пытаясь удержать равновесие. Открыла дверь своей комнаты как раз в тот момент, когда входная дверь закрывалась – приятели ее отца уходили. Она облегченно вздохнула, хотелось поговорить с отцом без лишних ушей и глаз. Она, все также пошатываясь, прошла по темному коридору к кухне и, прежде чем переступить порог, осторожно заглянула.

      На кухне еле слышно играл магнитофон, из динамика мужской голос просил утолить его печали, настойчиво звал некую Натали. Маша хмыкнула, поморщилась от удара в висок. А головная боль оказывается действительно – боль. Повсюду пустые бутылки из-под водки, валяется кусками уже зачерствелый хлеб. Отец сидит у открытого окна и курит. Маша сделала шаг и только сейчас заметила фотографию матери, перевязанную черной лентой, стоявшую на столе, посреди объедков и пустых рюмок.

      Тупая боль разлилась по слабому телу, наполнила невыносимой тяжестью, пропитав ее, словно губку. Захотелось закричать, завыть воем, но из горла вырвался лишь беспомощный стон.

      Отец обернулся, замер с поднесенной ко рту сигаретой.

      – Маш, зачем ты поднялась?

      Она осела на стул, не отрывая взгляда от фотографии.

      – Папа, а где она сейчас?

      – Машка, ну что ты такое говоришь? – отец вздрогнул, посмотрел на нее сквозь пелену своих некогда голубых глаз. – Она на небе, Маш.

      – В больнице еще?

      – Маша? – взгляд сердитый. – Услышь меня.

      – Скажи, что в больнице.

      – Нет. – Еле слышный шепот отца прополз по коже, точно змея, оставляя ядовито горький осадок.

      Машу передернуло. Она сжала губы до синевы, обхватила голову руками. Она все летела в эту пропасть, открытую пасть которой она видела в день, когда мать увезли. Все летела и никак не могла разбиться.

      – Неужели и похоронили уже?

      Молчание. Кивок.

      – Как?! – Маша как раненый зверь метнулась к двери, обратно, прикусила губы. – Как же так?

      С силой ударила ладонью по столу, смахивая пустую посуду и закричала что было