Снулль вампира Реджинальда. Генри Лайон Олди

снился рай.

      Немые прислужники сновали меж ложами, разнося восхитительно белую бумагу, желтоватый пергамент и кремовый папирус из сахарного тростника. Чернильницы-непроливайки сладостно дышали розарием, скрипели перья, записывались формулы и уравнения, равных которым нет и не было – корень извлекался из всего сущего, восхитительный квадратный корень, чей вкус сладок, а плоды ароматны!

      И вдруг звездная пыль над головами соткалась в руку великана.

      Волосатая, могучая рука опускалась все ниже. Было хорошо видно, как играют атлетические мышцы, бугрясь под кожей. Предплечье, густо обросшее волосами, грозило раздавить собравшихся. В узловатых пальцах исполин сжимал мелок, заточенный на манер долота.

      – О-о! – вскричал юноша, исполнен ужаса.

      – О-о! – воскликнули пирующие, согласные с Пумперникелем.

      Но это был еще не главный страх.

      По мере приближения карающей десницы стены зала начали меняться. Еще миг назад они были сплошь исписаны сопрягающимися цифрами, знаками умножения и деления, числителями и знаменателями – картина, лучше которой не сыскать в обитаемых пределах! О горе! – написанное растеклось, залив стены смоляным половодьем.

      Погасли светильники.

      Зашипели фитили лампад.

      Окружены непроглядной тьмой – лишь звезды мерцали над головами да светился мелок в чудовищной руке! – арифметы дрожали, теснясь в центре зала. Пытаясь впасть в успокоительную медитацию, они замечали, что самые простые формулы им больше не даются. Плюс сбоил, минус заикался, а за скобки не удавалось вынести даже сор из избы.

      Деление на ноль! – и то не вызывало былого омерзения.

      Рука остановилась. Едкий запах пота накрыл пирующих. Мелок зашаркал по черным-черным стенам. На каждой возникло по три слова: горящих, пламенных. Август Пумперникель не знал языка, в лоне которого родились эти слова, но смысл их был ему всеконечно ясен.

      Больше нечего считать.

      Больше незачем вычислять.

      Больше ни к чему складывать и вычитать, умножать и делить, ибо путь от задачи к решению пройден отныне и навеки, и новым путям не бывать.

      Итог подведен.

      – О-о!

      Вот и все, что осталось от гармонии.

      Стон дрожащих тварей.

      Юноша трясся, моля о смерти. Ему казалось, что он попал в конец учебника, туда, где ждут хладнокровные убийцы – ответы на вопросы, и страшнее финала он не мог придумать.

      Слова на стенах, догорев, погасли.

      Лишь ворочалась над головой рука исполина.

* * *

      – Я проснулся в холодном поту, судари мои.

      Казначей принял из рук гвардейца миску с дымящимся жарким. Кивком поблагодарил, поставил рядом с собой на землю – и взял чашу с вином. Обычно умеренный, сейчас он залпом выпил полчаши, прежде чем поднять глаза на собеседников.

      Нет, маги не смеялись.

      Пумперникель был благодарен им за это.

      – Немногим я рассказывал мой сон, – молодой человек втянул голову в плечи, как если бы в темном небе уже наметился контур гигантской длани. – Единицы