Персидский джид. Далия Трускиновская

было миновать пространство меньше аршина! Однако сделать этого он никак не мог.

      – Будь ты неладен! – воскликнул наконец Стенька. – Отъелся на казенных хлебах! Скажу вот Деревнину, чтобы отставку тебе дал! Ярыжка, называется! Наел чрево, как у попа, а туда же – в ярыжки!..

      – Как же быть, Степа? – жалобно спросил Мирон.

      – Как быть?… – Стеньке полезли в голову мысли одна другой краше.

      Самая из них разумная была – коли тут, в погребах, когда-то порох хранили, поскрести по полу – авось эта грязь порох и есть, нагрести ее к косяку, да и кинуть туда зажженный факел!

      А самому спрятаться за угол!

      – Вот что, Степа. Ты на меня времени не трать, – мужественно решил Мирон. – Я тут останусь, а ты выбирайся. Потом за мной придешь.

      – А куда ж я за тобой приду? Я тут, может, еще сутки зайцем петлять буду.

      – Я на троекуровский двор вернусь. В верхнем ярусе того боярского подвала засяду. А ты, как выберешься, беги к Деревнину, растолкуй – пусть он сам за мной придет. Пусть скажет, что мы по его боярскому делу розыск вели, да и попались… Заодно и разберемся…

      – В чем, Мироша?

      – Почему боярин не велел в погребе нору заделать – ту, за бочкой капустной. Ведь донесли же ему! Не могли не донести! Сперва – приказчику, потом приказчик – боярину.

      Стенька почесал в затылке.

      – Экий узел затянулся… Есть ли что общее между младенцем, упокой Господи его душеньку безгрешную, и этими норами?

      – Есть, Степа, – уверенно сказал Мирон. – А теперь ступай с Богом.

      И так он это сказал – Стеньку прямо по сердцу резануло. Маленький, толстенький, только что и суетился, и ругался, и хныкал, и молился с перепугу, – а надо же! Собрался с силами и принял единственно верное решение. И будет теперь сидеть в подвале, ждать помощи. А когда та помощь придет – неведомо…

      – Ты, Мироша, попробуй бочку отпихнуть. Ты ногами вперед в ту нору забирайся, ногами ее толкай, – посоветовал Стенька, искренне терзаясь оттого, что вынужден бросить товарища.

      – Коли другого пути не будет – полезу бочку выпихивать, – согласился Мирон. – Ну, пойдешь ты, блядин сын?

      – Господь с тобой, – не обидевшись, отвечал Стенька и, взяв закрепленный в камнях факел, зашагал туда, откуда появились и где бегом скрылись решительная женка и ее молодой помощник. В другой руке он держал древко от бердыша. Какое ни есть, а оружие…

* * *

      Дорога измучила Данилу до того, что лишь своей шляхетской гордостью и был жив. Доставив казанскому воеводе государево послание, взяв через день ответное, а все свободное время прорыскав по Казани и собрав сведения, они отправились в путь. Разве что кони малость отдохнули.

      Усталость навалилась, когда уже берегом Москвы-реки подъезжали к Коломенскому.

      – Да подтянись ты! – с досадой велел Богдаш. – Немного осталось, вон уж Вознесенский храм виден!

      И точно – стоило поднять голову, как встала перед глазами острая белая башня, увенчанная крестом.

      Показав воротным сторожам свои подорожные