Щит и меч. Вадим Кожевников

ее сюда.

      Танкист навел пистолет.

      Иоганн спросил:

      – А еще карта есть?

      – Какая?

      – Такая же, только чистая.

      – Допустим…

      Иоганн, не то кривясь от боли, не то усмехаясь, спросил:

      – Не соображаешь? Наметим ложные поля и огневые позиции там, где их нет, и подбросим карту.

      – Да ты кто?

      – Давай карты, – потребовал Иоганн. – У тебя же пистолет!

      Танкист подал планшет.

      Иоганн вытер руки, приказал:

      – Свети!

      Расстелив обе карты, стал наносить на чистую пометки.

      Танкист, опустив пистолет, следил за его работой. Одобрил:

      – Здорово получается! – и снова спросил: – Да кто ты?

      Иоганн одну карту сжег, а другую вложил в планшет и сказал танкисту, показав глазами на труп:

      – Повесь на него планшет.

      Танкист выполнил его приказание.

      – А теперь, товарищ, – голос Иоганна дрогнул, – прощай…

      Танкист шагнул к люку. Иоганн остановил его:

      – Возьмешь с собой вот его.

      – Да он мертвый.

      – Метров сто протащишь, а потом оставь – немцы подберут. Так до них карта дойдет убедительнее.

      – А ты? – спросил танкист.

      – Что я?

      – А ты как же?

      Иоганн приподнялся, ощупал себя.

      – Ничего, как-нибудь поползу.

      – Теперь меня слушай, – сказал танкист. – Я поползу, ты – за мной, бей вслед из автомата. Картинка получится ясная. Может, встретимся. – И танкист снова повторил: – Так не хочешь сказать, кто ты?

      – Не не хочу, а не могу. Понял?

      – Ну что ж, товарищ, давай руку, что ли! – И танкист протянул свою.

      Вылез из люка, вытянул тело погибшего товарища и пополз, волоча его на спине.

      Через несколько минут Иоганн последовал за ним. Тщательно прицелился из автомата и стал бить чуть правее частыми очередями, успел даже кинуть в сторону гранату. А потом немцы открыли огонь – мощный, вступили минометные батареи, рядом разорвалась мина, горячий и какой-то тяжелый воздух подбросил Иоганна, швырнул, и нестерпимой болью хлынула жгучая, липкая темнота. Очевидно, уже обеспамятев, он все-таки приполз к танку, укрылся под его защитой.

      21

      Иоганна Вайса доставили в госпиталь с биркой на руке. Если бы не было рук, то бирку прикрепили бы к ноге. При отсутствии конечностей повесили бы на шею.

      Как и всюду, в госпитале имелся сотрудник гестапо. Он наблюдал, насколько точно медики руководствуются установкой нацистов: рейху не нужны калеки, рейху нужны солдаты. Главное – не спасти жизнь раненому, а вернуть солдата после ранения на фронт. Раненый может ослабеть от потери крови, от страданий, кричать, плакать, стонать. Но при всем этом он прежде всего должен, обязан исцелиться в те сроки, за какие предусмотрено его выздоровление.

      За медперсоналом наблюдал унтершарфюрер Фишер. За ранеными – ротенфюрер Барч.

      Барч был совершенно здоров, но лежал неподвижно, как лежали все тяжелораненые. Потел в бинтах. Это была его работа.