Щит и меч. Вадим Кожевников

пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…» – Перевод звучал механически точно.

      Штейнглиц свистнул.

      – Первоклассная дезинформация. Наша работа?

      – Нет, – голос Дитриха звучал сухо, – это не работа нашей агентуры. Мы вчера захватили важные советские документы. Представь, в случае нашего вторжения наркомат обороны приказывает своим войскам не поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать крупных осложнений, – и только. В этом я вижу выражение слепой веры большевиков в обязательства, в законы международного права.

      – Ерунда! – возразил Штейнглиц.

      Дитрих уставился на неровный огонек светильника, сказал убежденно:

      – Нам следует собрать их всех в кучу. – И показал руками, как это делать. – Сколько под них надо – десять – двадцать квадратных километров, – и всех… – Он поднял палец. – Всех! Иначе они нас… – И так резко махнул рукой, что от ветра погас светильник.

      Вайс снова зажег фитильки и вопросительно взглянул на Дитриха.

      Тот, вероятно приняв Вайса за Штейнглица, взял его за плечи, пригнул к себе и прошептал в самое ухо:

      – Аксель, ты осел! Мы влезли в войну, победу в которой принесут не выигранные сражения, а только полное уничтожение большевиков. Полное! Чтобы ни одного свидетеля не осталось на земле. И тогда мы все будем ходить голые, все! И никто не скажет, что это неприлично. – И снова попытался раздеться, но тут же свалился на пол, захрапел.

      Вайс вместе со Штейнглицем уложил Дитриха спать.

      Вышли из палатки.

      Болото дымилось туманом, луна просвечивала на небе сальным пятном, орали лягушки.

      Помолчали. Закурив, Штейнглиц счел нужным объяснить поведение Дитриха:

      – Вчера капитан понервничал: допрашивал двух раненых советских офицеров, они вели себя как хамы – вызывающе. Оскар ткнул одному из них в глаз сигарету, а тот ему нагло пообещал сделать из Берлина пепельницу. А один пленный ударил его головой в живот. В сущности, ничего от них такого не требовали: вернуться к своим и предложить окруженной части капитулировать. Могли бы, в конце концов, и обмануть. Странное поведение… – Потянулся, зевнул. И вдруг пошатнулся, успел схватиться за плечо Вайса, признался: – Шнапс в ноги ударил. – И полез в палатку спать.

      19

      На следующий день подразделение майора Штейнглица приступило наконец к своим прямым обязанностям.

      В большой, госпитального типа палатке за раскладным столом четыре солдата, в том числе и Вайс, занимались сортировкой документов. Часто среди них попадались испорченные, залитые кровью. Такие документы бросали в мусорные корзины из разноцветной проволоки.

      Нумеровали печати и штампы после того, как с них был сделан оттиск на листе бумаги, и складывали в большой сундук.

      Карты, если на них не было никаких пометок, выбрасывали, если же имелись пометки или нанесенные от руки обозначения, – передавали