Малое собрание сочинений. Михаил Шолохов

подаст!.. – И зашагал мимо, сутулясь, путаясь в полах подрясника.

      Возле речки в кирпичных сараях и амбарах – хлеб. Во дворе дом, жестью крытый. Заготовительная контора Донпродкома № 32. Под навесом сарая – полевая кухня, две патронные двуколки, а у амбаров – шаги и нечищеные жала штыков. Охрана.

      Выждал Алешка, пока повернется спиною часовой, и юркнул под амбар (доглядел еще поутру, что из щелей струею желтой сочится хлеб). Брал в пригоршню жесткое зерно, жевал жадно. Опамятовался от голоса сзади:

      – Это кто тут?

      – Я…

      – Кто ты?

      – Алешка…

      – Ну, вылазь!..

      Поднялся на ноги Алешка, глаза зажмурил, ждал удара, ладонями закрывая лицо. Стояли долго… Потом голос добродушно буркнул:

      – Пойдем ко мне, Алешка! У меня есть пшеница пареная.

      Успел доглядеть Алешка на горбатом носу очки тусклые и улыбку, совсем не сердитую. Очкастый зашагал, отмеряя длинными ногами, как ходулями, а Алешка за ним поспешил, спотыкаясь и падая на руки. В заготконторе вторая дверь по коридору направо с надписью:

      «Помещается политком Синицын!»

      Вошли. Очкастый зажег жирник, сел на табурет, широко разбросав ноги, а Алешке под нос потихонечку сунул горшок с пареной пшеницей и в полбутылке подсолнечное масло. Глядел, как двигались Алешкины скулы и на щеках его вспухали и бегали желваки. Потом встал и взял горшок. Алешка уцепился бородавчатыми пальцами за края. Всхлипнул, тряся головой:

      – Жалко тебе, жадюга?!

      – Не жалко, дурья твоя голова, а облопаешься, издохнешь.

* * *

      На другой день во двор заготконторы с рассветом пришел Алешка. Сидел на поломанных порожках, ляская губами, и до восхода солнца ждал, пока скрипнет дверь с надписью «Помещается политком Синицын!» и на пороге покажется очкастый.

      Солнце перевалило через кирпичные сараи, когда встал очкастый. Вышел он на крыльцо и носом закрутил:

      – От тебя воняет, Алешка?

      – Я исть хочу… – буркнул Алешка и глянул на очки снизу вверх.

      – Сейчас мы сварим каши, но… от тебя, Алеша Попович, все-таки воняет.

      Алешка сказал просто и деловито:

      – Меня Макарчиха убивала, а теперь жарко, и в голове черви завелись…

      Очкастый побледнел и переспросил:

      – У тебя черви?

      – В голове!.. Грызут дюже…

      Алешка снял с головы перепревший от крови пук конопли, а очкастый заглянул в круглую гноящуюся рану на Алешкиной голове. Увидел, как из сукровицы острые головки кажут белые черви, и застонал, через крыльцо перегнувшись.

      Алешка осмелел и сказал:

      – Ты вот чего… ты мне их повыковыряй палочкой, а в дыру керосину налей… Подохнут черви с керосину-то?

      Очкастый заостренной палочкой выковыривал из раны склизких червяков, а Алешка скулил и перебирал ногами. С этих пор и установилась промеж них дружба. Каждый день приползал в заготконтору Алешка, жрал толокно из чашки, хлебал масло, ел много и жадно и всегда беспокойно ощущал на себе пытливо-ласковый взгляд.

* * *

      За прогоном,