Город в конце времен. Грег Бир

манипулировало городское начальство из Эйдолонов, по-прежнему лояльных Астианаксу, который за все эти тысячи лет почти не уделял внимания Ярусам.

      На более высоких уровнях, в более процветающих урбаниях Кальпы генераторы реальности работали куда лучше, защищая основную популяцию жителей. Вторжения происходили там редко, вероятно оттого, что Хаос не интересовался Эйдолонами. И все же, чем чаще Ярусы подвергались атакам, тем большая опасность грозила и верхним урбаниям – подлинная угроза, метафизическая и политическая для Астианакса.

      Останки злосчастного фермера унесут, за выбеленную почву возьмутся малые серые смотрители, соскоблят и упакуют ее в герметизированные контейнеры. Как и раньше, тело жертвы, контейнеры и тех смотрителей, которые их коснулись – заразились, – уберут под замок, на большую глубину под сливными каналами. За прошедшее столетие Гентун несколько раз бывал там. Увиденное потрясало, его невозможно передать словами: будто сами пещеры перерождались, подвергались неизъяснимо пагубному морфингу…

      – Хранитель, вещество с этого участка придется экспортировать, – доверительно шепнул старший смотритель Гентуну, сидевшему на корточках возле измочаленного трупа. – Подземелья заполнены практически до отказа.

      Это становилось невыносимым. Зачумленные свидетельства вторжений теперь надо выстреливать в Хаос.

      Глава 18

      Сумеречное междусветье приобрело рыжевато-золотистый отлив, возвещая о приближении блинчатых, перистых облаков и мутноватых теней, которые всегда приходили перед отбоем. Опускавшийся фонтан света расплывался столь тонкой пеленой, что Джебрасси едва отбрасывал бесплотную тень. Все кругом – ветхое, покинутое – казалось погруженным в дымчатый сон.

      Диурны вплотную примыкали к Навесной Стене, и добраться до них можно было лишь по длинной, порой предательски опасной дороге, по разрушенному гребню Апексной дамбы, некогда соединявшей носы трех островов – платформ, на которые опирались жилые Ярусы. В свою очередь, Навесная Стена вздымалась на три мили до сводчатого неботолка, где разворачивался выцветший от древности спектакль, неизменный на протяжении десятков тысяч жизней: вереница света и тьмы, бесконечная и бесстрастная процессия пробуждений и снов…

      Все это можно было охватить одним движением глаз, даже не поворачивая головы – во всяком случае, с того места на дамбе, где сейчас находился Джебрасси. Время от времени он бросал по сторонам пытливые взгляды, чтобы не нарваться на скрипунов или иных смотрителей, любивших прятаться в тени, чтобы отлавливать страдающих лунатизмом. Он давно подметил, что сразу после вторжения смотрители становились особенно бдительными.

      За его спиной дамба протянулась более чем на милю, ведя к мостам, по которым жители старого квартала некогда пересекали Тартар, крупнейших из двух каналов, разделявших жилые блоки. Четыре изящных витых шпиля фланкировали оконечность дамбы – высотой в пятьсот