Моя княгиня. Татьяна Романова

с нянями и гувернантками, но вроде бы все здоровы, – рассказывал князь Василий. – Ты можешь сразу пойти к Ольге, она тебя несколько раз спрашивала.

      Молодой человек взбежал по широкой мраморной лестнице на второй этаж и пошел к хозяйским покоям. Он постучал в дверь родительской спальни, ему открыла горничная Марфа, когда-то бывшая няней Ольги Петровны, ее лицо было заплаканным и бледным. Она посторонилась и знаком пригласила его войти. Мачеха лежала в постели. Лицо ее было таким же белым, как кружевная наволочка подушки, глаза были закрыты.

      – Маман, – тихо позвал Алексей, искренне любивший свою добрую молодую мачеху, он называл ее так, несмотря на то, что она была всего восемью годами старше него, – я приехал.

      Ресницы женщины затрепетали, а когда глаза ее открылись, Алексей увидел в них такое отчаяние, что ужаснулся. Ольга протянула к пасынку руки, обняла его и зарыдала. Она плакала так сильно, что молодой человек и горничная, пытавшиеся ее успокоить, отчаялись в своих попытках. Силы покинули и саму княгиню. Вдруг всхлипывания прекратились, и женщина чуть слышно произнесла:

      – Моя жизнь кончена, поручаю тебе сестер.

      – Я все сделаю для того, чтобы они были счастливы, – пообещал Алексей, – но и вы, маман, должны жить для них.

      – Я уйду за ним, – прошептала княгиня Ольга, – береги моих дочерей.

      Она замолчала и, кажется, впала в забытье.

      Алексей вышел из комнаты. Дворецкий спросил его, когда подавать обед, он отмахнулся и отослал его к дяде, а сам пошел на половину сестер.

      Сестры сидели все вместе в большой и светлой классной комнате. Одетые в одинаковые темные платья, с бледными личиками и заплаканными глазами они походили на тени тех красивых и веселых девочек, которых он видел весной, приехав в Москву встретить Пасху с семьей. Самой старшей, красавице Елене, было двенадцать лет, Дарье или Долли, как ее звали в семье, – десять, Лизоньке – восемь, а младшей, названной в честь матери и бывшей ее копией Ольге, – шесть. Увидев брата, девочки вскочили со своих мест и бросились к нему. Маленькие руки обвились вокруг него на уровне плеч, груди, пояса, четыре головки прижались к Алексею, девочки заплакали.

      – Дорогие мои, не плачьте, вы разрываете мое сердце, – твердил молодой человек, обнимая их всех сразу, – прошу вас, успокойтесь, я с вами, все будет хорошо.

      Ласковые уговоры помогли, девочки постепенно перестали плакать, затихли. Алексей усадил их всех на большом персидском ковре, лежавшем в центре комнаты, сел сам рядом с ними и посмотрел на Елену.

      – Элен, ты старшая, ты должна мне помогать, пока мама не поправится, – обратился он к сестре, гладя ее руку.

      – Я все сделаю, Алекс, – ответила девочка, – все, что ты скажешь, но мама… она поправится?

      Девочка опять заплакала, за ней заплакали все остальные.

      – Тише, мои дорогие, мы все сделаем, чтобы она поправилась, – шепча ласковые слова, брат снова начал обнимать их всех по очереди, утирая девочкам слезы.

      Наконец,