Дядя Фред весенней порой. Пелам Вудхаус

дверь.

      – Пип-пип! – сказал гость. – Хозяин дома?

      – Нет, сэр. На уроке танцев.

      – Можно, я войду?

      – Конечно, сэр. Пожалуйста, сюда. В гостиной небольшой беспорядок.

      – Убираете?

      – Нет, сэр. Герцог Данстабл переломал мебель кочергой.

      Мы не скажем, что гость удивился; мало того – мы не скажем, что он испугался. Странности дяди Алариха нередко служили темой дружеских бесед, тем более что у Мартышки был и свой дядя, тоже странный. Рассказы о герцоге он слушал примерно так, как слушал бы Ной жалобы на легкий дождик.

      – Почему?

      – Мне кажется, сэр, что герцога что-то огорчило.

      Мартышка решил, что это вполне возможно, и пошел в небольшую комнатку, носившую громкое имя библиотеки, где стал смотреть в окно на Парк-лейн.

      Веселого там было немного. Весна, как все английские весны, не могла по глупости выбрать между нежнейшим воздуха теплом[2], любезным поэту, и вполне зимней прохладой. Только что все сверкало, теперь – почему-то мело, и Мартышка заскучал.

      Хорес собирался жениться на его сестре, но достаточно ли этого для двух сотен? Нет, недостаточно, думал он, отходя от окна и принимаясь шагать по комнате.

      Если вы шагаете по так называемой библиотеке квартиры номер 52, вы рано или поздно наткнетесь на письменный стол. Наткнувшись на него, Мартышка заметил кое-что интересное, а именно – кончик листка, торчащий из-под пресс-папье, а на нем – загадочную подпись: «Клод Плум (частный сыщик)».

      Слова эти потрясли Мартышку так, словно он увидел на полу баронета с восточным кинжалом под лопаткой. Обычно он чужих писем не читал, но тут не устоял бы и рыцарь.

      Прочитал он повесть, вернее – сагу о какой-то особе N. Автор, то есть частный сыщик, буквально не мог с ней расстаться.

      Жила она за границей, ходила в казино, словом – была из тех, кто непрестанно ищет наслаждений. Она не помогала бедным и не размышляла о политике. Когда ей случалось презреть казино, она игр. в тенн. (11–17.00), обед, с 3 др. (2 м., 1 ж.), езд. в Монтрёй с 1 м. или посещ. рест., с 4 м., 4 ж., где задерж. до поздней ночи. Просто напрашивалось выражение «прожигает жизнь». Писал этот Плум хорошо, выразительно, но не совсем понятно, как Роберт Браунинг.

      Мартышка стал читать в третий раз, когда во входной двери заворочался ключ, и он едва успел сунуть листок на место. Вошел высокий, но очень узкий человек. Вытянув Хореса в длину, о ширине природа забыла; и если бы его увидел Евклид, он бы шепнул приятелю: «Смотри осторожней, он обидится! Вот тебе моя прямая».

      Высоко вверху было и лицо, такое приветливое, что Мартышка решился.

      – Ку-ку! – заметил он не без живости.

      – Привет. Про дядю слышал?

      – Да. Уэбстер полагает, что он расстроился. Так это?

      – Так. Он едет в деревню, хотел взять Бакстера. Это его секретарь. А тот не может. Собирает материалы для истории рода. Дядя на ней свихнулся. Кроме того, с Рикки что-то вышло. И здесь, у меня, суфле расползлось, как больной кисель. Когда мы пили кофе, дядя сказал, что поеду я, а я не могу. Ну, тут и началось.

      – Почему ты не можешь?

      – У меня уроки.

      – Да, я как раз хотел спросить. Что это?

      – Валерия требует, чтобы я научился танцевать. Она говорит, я как верблюд с мозолями.

      Мартышке этот образ понравился.

      – Успехи есть?

      – Вроде да. Полли берет меня завтра на бал-маскарад, оденусь бойскаутом. Хорошо бы взять и Валерию, то-то удивится!

      – А разве она не в Лё Тукэ?

      – Сегодня прилетает.

      – Ясно. Скажи, а кто это – Полли?

      – Моя учительница. Нас познакомил Рикки. Полли Плум.

      Жалость пронзила Мартышку. Он пытался что-то делать в суде и очень страдал, но по сравнению с этой Полли – просто благодушествовал. Хуже всего, подумал он, что Хорес такой высокий. Его бы разделить пополам, тогда и учи.

      – Плум? А она не связана с сыщиком?

      – Дочь. Откуда ты его знаешь?

      Мартышка смутился.

      – Да так, – проговорил он, – случайно заметил бумажку…

      – Я бы просил не читать моих писем.

      – На что они мне? Но это не письмо, бумага какая-то. Все-таки я юрист. Могу посоветовать.

      – А теперь ты скажешь Валерии!

      Мартышка прозрел.

      – О Господи! – воскликнул он. – Вот это что такое!

      Он строго поджал губы – конечно, не слишком строго, деньги занять надо, но и не без того.

      – Знаю, все знаю, – сказал Хорес, – но ты войди в положение. Туда поехал на несколько дней почти весь наш клуб. Восемьдесят семь трутней! И где? На французском курорте, с его нравами. А тут Полли говорит, что ее отец – сыщик. Можно устоять, а? Мартышка, я тебя умоляю, не проговорись Валерии! Она очень чувствительная. Лучшая из женщин, это да, но чуть что – обижается. Так не скажешь?

      Мартышка

2

Джеймс Томсон. «Времена года».