Под ласковым солнцем: Ave commune!. Степан Витальевич Кирнос

Но зачем? Этот вопрос теперь единственное, что будет мучить разум Пауля.

      – Народные Гвардейцы, – из динамиков сокрытых у экранов донёсся безжизненный глас, увернувший юношей из мыслей к действительности. – Проводите новых партийцев в «Общие Соты № 14» и заселите в комнаты двадцать и тридцать один.

      – И куда же мы Давиан? – беспокойно вопрошает Пауль, с боязнью взирая на то, как солдаты бывшие частью серых стен, становятся размытыми тенями, приближаясь к ним. – Куда нас поведут?

      – Навстречу новой жизни, – сверкнувши глазами, с безумной улыбкой, перекривившей губы, смакуя каждое слово, произнёс юноша. – Теперь всё будет по-новому.

      Глава третья. Доктрина «Нового Коммунизма»

      Спустя два дня. Улей №17. Дом общего сожительства.

      Первые лучи солнца пробились в маленькую комнату давным-давно, часа два назад и напрочь отбросили нависшую над помещением ночной сумрак и теперь тут в полную силу торжествует свет, только вот от его присутствия и наполнения комнатой светлее и радостней не становится в жилье, если это вообще можно назвать жилым помещением.

      Внутри всё устроено очень даже необычно – маленькая комната, с единственным широким окном, через которое и льётся утренний свет, с единственной довольно небольшой простенькой кроватью и где-то на стене закреплён небольшой экран телевизора, в котором мелькают какие-то буквы. Тумбочка и столик находятся где-то у угла под покровом отодвинутых туда штор, совершенно потерявшись из виду. Всё было бы чудесно, только стоит окинуть единым взглядом, всё, что тут стоит и можно зарыдать, увидев, что всё выкрашено в единый чёрный цвет, практически не различимого оттенками и только отколовшаяся краска, проявившая истинный цвет материи, хоть как-то разукрашивает это место. Постельное бельё, стены, пол, тумбочка, шторы: всё, что можно найти в комнатке – обрело серый покров, от монотонности которого становится дурно и печально.

      На кровати, заняв положение сидя, расположился юноша, облачённый в новые, совершенно другие одежды, что у него были раньше, но именно эта одежда стала ярким пятном на сером полотне безрадостности. Тёмно-багровая накидка, похожая на элегантный плащ, с широким воротником и лоснящийся на солнце, прикрывающий угольно-чёрные брюки, опустившиеся на туфли из кожи цвета бездны. Тело прикрыто алой, необычайно кроваво-красной кофтой, плотно прилегающей к телу и оттого лишённой складок.

      Любого, кто тут был бы из других частей мира, возмутила бы такая картина – всё серо и уныло, лишено пристрастия к цвету и даже самой жизни, но только не того, кто здесь живёт, кто впитал в себя выданные постулаты и знает, что «Доминанта Серого, как символа равенства» не просто безумная эстетика, не просто красота безликого, а одно из главных правил, возведённое в ранг «Народного Закона». И после принятия законного установления, что всё должно быть в одном цвете, было дано разъяснение, что преобладание монохромности везде и всюду это визуально-цветовое