Семь дней творения. Марк Леви

был бы рад прервать молчание, но не мог вымолвить ни слова, только безмолвно разглядывал волнующие черты незнакомки. У нее совершенно пересохло во рту, она не глядя, пыталась нащупать стакан на стойке, а он уже положил туда руку. Из-за их неловкости стакан опрокинулся; прокатившись по цинковому краю стойки, он упал на пол и разлетелся на семь осколков. София наклонилась и осторожно подобрала три стеклышка, Лукас встал на колени, чтобы ей помочь, и взял остальные четыре. Оба выпрямились, по-прежнему глядя друг на друга.

      Матильда, переводившая взгляд с одного на другого, не выдержала и раздраженно бросила:

      – Я подмету!

      – Снимай фартук! Идем, мы и так опаздываем, – ответила София, наконец отвернувшись.

      Она попрощалась с Лукасом коротким кивком и властно поволокла подругу на улицу. На стоянке она ускорила шаг. Открыв Матильде дверь, поспешно села за руль и рванула с места.

      – Чего это тебя так разобрало? – недоуменно спросила Матильда.

      – Ничего.

      Матильда повернула зеркальце заднего вида в салоне так, чтобы София могла на себя взглянуть.

      – Посмотри, на кого ты похожа, и объясни мне свое «ничего».

      Машина мчалась по порту. София опустила стекло, в салон ворвался ледяной воздух, Матильда поежилась.

      – Очень серьезный человек! – пробормотала София.

      – Я все могу понять: большой, карлик, красавец, урод, тощий, толстяк, волосатый, безусый, лысый… Но что такое «серьезный», никак в толк не возьму.

      – В таком случае просто поверь мне на слово. Сама не знаю, как это выразить… Унылый какой-то, измученный! Никогда еще мне не…

      – В таком случае это идеальный кандидат для тебя, ты у нас обожаешь страдальцев. Бедный левый желудочек твоего сердечка!

      – Не будь язвой!

      – Нет, вы только посмотрите! Мне интересно ее непредвзятое мнение о мужчине, от которого я вся обмираю. Она на него даже не глядит, но все равно вонзает в него стрелу, которой позавидовал бы святой Себастьян! Потом оборачивается и впивается в него глазами сильнее, чем вантуз в сток раковины. И при этом требует, чтобы я не была язвой!

      – Ты ничего не почувствовала, Матильда?

      – Почему же, почувствовала, что вся пылаю! Как будто меня закутали в алый шифон от «Мейси»…[3] В общем, я предстала перед ним в элегантном виде, это хороший знак.

      – Ты не заметила, до чего у него сумрачный вид?

      – Это на улице сумрачно. Зажги-ка фары, не хватает попасть в аварию! – Матильда затянула шнурок мехового капюшона и добавила: – Ладно, пиджачок на нем темноват, зато итальянского покроя, кашемир в шесть ниток, ты уж меня извини!

      – Я не об этом…

      – Хочешь, скажу тебе, что я имею в виду? Уверена, он не из тех, кто носит грубые трусы.

      Матильда зажгла сигарету. Опустив стекло со своей стороны, она выдохнула дым наружу.

      – Все равно от чего умереть – почему бы не от пневмонии? В общем, твоя взяла: бывают трусы и трусы.

      – Ты меня совершенно не слушаешь, – озабоченно проговорила София.

      – Представь, что чувствует дочь Кальвина Кляйна, глядящая на имя

3

Сеть дорожных магазинов.