Роддом. Сериал. Кадры 14–26. Татьяна Соломатина

курицу не учат, Татьяна Георгиевна. Я знаю правила.

      – Да-да, ты у нас самый умный! – хихикнула Мальцева, прикладываясь к чашечке.

      – Мы сейчас не об этом! – изобразил Святогорский Буркова из фильма всех времён и народов. – Мы о том, что я – выше правил!.. Так о чём мы?

      – О том, что Панин подогнал тебе бутылку водки, чтобы ты выведал…

      – Точно! Он же сказал мне, что тебя от шампанского рубит так, что в соседней койке надо ловить, и подогнал бутылку «Абсолюта». Я днём слегка причастился. Короче, выведываю у тебя, Татиана! Истину говори, спала с интерном?

      – Ну, я бы не назвала всё с нами происходившее сном, но некоторое время мы спали, да. В обнимку, между прочим!

      Татьяна Георгиевна страшно развеселилась. Развеселилась и даже расчувствовалась. Какой он всё-таки милый, этот Святогорский. И, между прочим, действительно самый умный. Ну, не считая доцента Матвеева. Но Святогорский добрый, это немаловажно! И нет практически ничего, ни одной темы, по какой бы он не был в курсе. И совершенно не важно, о чём идёт речь – о глухонемых, о культуре обрезания клитора в африканских племенах, о живописи импрессионистов или о поэзии символистов – Аркаша знает всё. Энциклопедически образованный человечище. Надёжный, с чувством юмора…

      – Не вздумай, Мальцева, меня соблазнять! – подозрительно посмотрел на неё Аркадий Петрович. – Мыслей таких даже в подсознании не имей. Ты роскошная баба. И будь у меня бабки на неразумные поступки вроде ящика жутко дорогущей газировки – я каждый день подгонял бы тебе по букету роз прямо на дом. Причём лично. Но я, признаюсь тебе честно, Танька, давным-давно предпочитаю бабам футбол. Не потому что я футболист, а потому что я – импотент. Все импотенты любят футбол. Так они сублимируют. Так что не вздумай, потому как не получится. И у тебя разовьётся комплекс неполноценности, хотя ты тут совершенно ни при чём! Это всё я.

      – Тьфу ты, нужен ты мне сто лет! – расхохоталась Мальцева. – Можно я покурю в окошко?

      – Да бога ради! Чтобы я старому другу не разрешил покурить в окошко? А о чём ты сейчас думала, а?

      Татьяна Георгиевна открыла фрамугу, и в ординаторскую анестезиологов ворвался свежий морозный воздух. Это было очень кстати. Всё-таки две полные чашечки водки в желудок, где после утреннего плющенного овса с кусочками сухофруктов ничего и не было, это… Кстати, сколько в тех кофейных чашечках? Пятьдесят миллилитров? А если до краёв?

      – Я, Аркаша, думала о том, что ты очень хороший. И Панин, если разобраться, тоже очень хороший…

      – И ты, Татьяна Георгиевна, очень хорошая…

      – Да уж, все мы хороши! – Мальцева глубоко затянулась.

      – Да, мы все хорошие, но как-то так получается, что все мы – хороши! Те ещё…

      Зазвонил внутренний телефон.

      – Общество хорошистов слушает! – прогудел в трубку Святогорский. – Татьяна Георгиевна, вас!

      – Татьяна Георгиевна! – заголосила в ухо Вера Антоновна. – Измучила нас всех тут эта Егорова. Матом ругается так, что дед мой покойный, царствие ему небесное, в гробу от зависти ворочается, а он, прости его господи,