ЛЯДЬ. Исаак Ландауэр

сути, важны, когда есть приключение. Не возбраняется, оставшись с дамой наедине, послушать в жуткой тишине классическую музыку – и только. Редкостная пытка для всякой, по долгу службы вынужденной сидеть и внимать. Не доставляет наслаждения, но, при прочих равных, вполне себе занимательно. Когда основная задача – банально дожить до сна, по возможности не слишком напившись или приняв ещё какой адреналин, брезгливость перестаёт быть основополагающей. В каждой такой каморке страстей на дюжину трагедий Шекспира, разве что некому их передать, а без красивого описания всякий ужас – просто ужас и ничего более. Слегка возбуждает, немного пугает, но в остальном вызывает исключительно отторжение. Если бы за летопись их страданий взялась кисть художника, сколь восхитительно самобытное являлось бы всякий раз полотно! Ни у кого из них нет одинаковых историй – то есть абсолютно. Не в мелких даже эпизодах или незначительных деталях разнятся они, но идут каждая своим путём. Через трагедию, пресыщенность или настырную похоть. Боль и трепет, месть и наслаждение, удовольствие и страх. По количеству пережитых эмоций один год в профессии вполне стоит среднестатистического пути относительно успешного клерка от полового созревания и до могилы. Если найдётся у покойного бухгалтера какая-нибудь afterlife, то и она потянет не более, чем на пару кварталов клиентской отчётности хорошей гетеры.

      У них почти всех случаются романы, причём, возлюбленные охотно эволюционируют до в меру практического взгляда на отношения, не исключающего, среди прочего, возможности стабильного заработка. В таких случаях они охотно делятся кровными, хотя бы и подразумевая в ухажёре очередного подонка – уж больно недвусмысленно объяснила последнее судьба. Трудность в том, что на дивиденды от многолетнего труда всё одно не купить тихого девчачьего счастья. И в самом деле, кому нужен дом, где каждый метр напоминает о славной огневой юности, растянувшейся на с лишком десяток лет?! Редкие умные, кто умеет ценить наслаждение, воспоминания лелеют, охотно переводя в драгоценности и недвижимость полезный опыт, но не всякое существо женского пола есть женщина.

      С именем Evan, маняще созвучному русскому Иван, так приятно ежевечерне шляться по наполненным отчаянием захудалым квартирам, наспех переделанным в приёмные покои. Случалось, кто-нибудь из соседей выходил одновременно с ним в коридор, чтобы спуститься вместе на лифте. Стоило признать, что ни фешенебельная родительница из дорогой высотки, ни опаздывающая в школу девочка-подросток, ни даже пожилая жительница ушедшего столетия не глядели на него презрительно. Обычного неодобрения и то не читалось в глазах, соседство с вертепом приучало смотреть на вещи без прелюдии собственного мнения, доставляя радость молчаливого созерцания. Тем интереснее, возможно, наблюдать прилично одетого почти респектабельного гражданина, уверенно покидающего дом терпимости. Уверенность в себе, когда естественна и органична, импонирует окружающим. Впрочем, три поколения назад они встречали на лестничной клетке публику, куда многогрешней эротоманов-потребителей.

      От большинства неприятностей его избавлял акцент, ломаный местный язык и вопиюще интеллигентная внешность. С таким лицом в этой стране не доживёшь до старости, но синий паспорт гарантирует неприкосновенность. Операторы на телефоне чураются откровенных подлогов, не сомневаясь