Шизофрения. Том 1. Исаак Ландауэр

осознания собственного ничтожества, которое так приятно размазывать, а в обычную бестолковую и совершенно ненужную грусть с погасшим настроением и неясными перспективами. Чтобы спасти ситуацию, требовались действия решительные, без оглядки на условность приличий и нелепость последствий.

      – Концерт начнётся минут через двадцать, – прозвучал смертным приговором где-то в стороне Сергея голос официанта, и Михаил, понимая, что не сможет вынести ожидаемых бардов, песенников, джазменов или кого бы то ни было, решил, как он сам выражался, промотать плёнку, а потому резко, как приказ, даже не глядя в сторону официанта, но тем не менее, ощущая его рядом, произнёс:

      – Бутылку Jameson, пожалуйста. И лёд, – прибавил он малодушно, пытаясь, как ему казалось, придать оттенок лёгкого благородства тому, что на самом деле собирался проделать. Официант посмотрел на Сергея, но, не увидев в его взгляде порицания или хотя бы комментария, пошёл, как опять же любил про себя выражаться Михаил, «исполнять предначертанное». Вообще вся троица продолжала сидеть в молчании и уже дошла до той стадии, когда неловкость такого поведения преодолена совсем, и незнакомые на самом деле люди вдруг осознали все прелести такого поведения: по сути, никто из них по-настоящему не тянулся друг к другу, и, сумев отбросить ненужные условности, они могли спокойно каждый думать о своём или даже заниматься каким-то делом, как в случае с Инной, которая почти демонстративно достала телефон и углубилась в переписку. Михаил, закинув голову, рассматривал непритязательный потолок, когда официант принёс желанную бутылку, по счастью, двенадцатилетнего виски, три бокала и какую-то непонятную плошку со льдом. Жестом остановив официанта, он сам налил себе с ходу почти треть сосуда, обвёл ради приличия вопросительным взглядом присутствующих и, ожидаемо не встретив желания составить ему компанию – Сергей только сделал отрицательное движение глазами, впрочем в целом благодушное, а Инна даже не подняла взгляд от телефона – залпом влил в себя настроение, мотивацию и даже сумел чудом подцепить почти что радость от присутствия здесь и сейчас.

      Реакция на заставила себя долго ждать. Вот уже контуры реальности мягко размылись, время потянулось медленно, скорее даже не спеша, еле слышно отбивая свой ритм окружающими звуками, которые теперь разделились на основные – те, что задают настроение и тон, и второстепенные, мушиным жужжанием отдающиеся на периферии сознания. Появилось ощущение детства – радостного возбуждения почти что от всего вокруг, когда ты вдруг отчётливо понимаешь себя центром этого места и вообще всего мироздания. Становится очевидно, что всё существует лишь для тебя и только в твоём сознании: люди, их лица, движения и эмоции подчинены одной цели – обратить на себя твоё внимание, заинтересовать и развлечь или, наоборот, напугать, лишь только затем, чтобы отчётливее осозналась ценность уже имеющихся доступных удовольствий. Михаила больше не интересовало,