Шизофрения. Том 1. Исаак Ландауэр

ни на есть гробовой доски. Характерно, что боролся он лишь с проявлениями духовной слабости, совершенно игнорируя телесные, а потому выкованная многолетней практикой железная воля до обидного спокойно наблюдала за развивающимися чревоугодием и пьянством, при этом бросая все силы организма на модную тогда борьбу с пристрастием к телевизору. Последняя, к слову, отняла у него полных два года, поскольку вещая всем и каждому о растлевающем действии ящика на мозг, он никак не мог отказаться от любимых передач канала Дискавери и, что намного хуже, пары-тройки развлекательных ситкомов.

      Незаметно для себя Михаил становился лицемером, так как, рассуждая днём с коллегами о том, что нет ничего опаснее телевидения, которое убивает нашу способность к воображению и мысли тем, что подает информацию в слишком переваренном и удобном для проглатывания виде, в то время как вместо ненавистного комбикорма можно с гораздо большей пользой читать книги или хотя бы слушать музыку, он тем же вечером вполне мог потягивать вискарь и глотать пьяные слёзы умиления за просмотром какого-нибудь жизнеутверждающего сериала. И не то чтобы со временем воля его ослабела, но скорее он подсознательно чувствовал, что его отчаянная борьба, не прекращавшаяся с момента появления вторичных половых признаков, и так уже заставила отказаться от многого, так что перед лицом новых трудностей в виде работы, карьеры и в целом самообеспечения было уместно несколько иногда остужать накал бушующих страстей.

      Существует некая теория о том, что личность человека на девяносто процентов формируется именно в тот самый опасный период полового созревания и, если предположить на мгновение эту версию как аксиому или просто данность, то Михаил со своей идеей уложился бы в неё как нельзя лучше, поскольку, однажды сделав неравную борьбу потребностью юной формирующейся личности, он весьма закономерно пришёл к тому, что, отчаявшись найти достойного соперника внутри себя, распространил любимое занятие далеко за пределы телесной оболочки, тут же ощутив широту размаха и почти безграничное поле для деятельности. Просто радоваться жизни давно стало для него синонимом бесхребетности и слабости, а потому он отчаянно искал применения собственной воле – качества, аккумулировавшего в себе всё, что давала щедрая природа взрослевшему организму и потому сделавшегося поистине непобедимым. Он должен был безалаберно растрачивать эту энергию для того, чтобы любить, ненавидеть, страдать, колотить в стену от злости и отчаяния или прыгать от неподдельной радости, но вместо этого юный старик складывал всё в одну корзину, на алтарь подношений единственному богу, пока эта ставшая поистине несгибаемой воля однажды не придавила его самого, требуя всё новых объектов для самоутверждения и свершений.

      Задолго до того, как стать начинающим террористом и бесстрашным смертником, Михаил сделался безвольным воплощением собственной воли, жадно рыскавшей повсюду в поисках очередного Эвереста