Infernal. Алексей Вилков

такой серьёзный?

      – Скажи спасибо, что я не называю тебя Потапычем. Сейчас ты на него очень похож.

      Но я вовремя отставил прозвища в сторону, чтоб господин Моховской не подумал, что мы банда полоумных придурков.

      – А что у тебя на лбу? Звезда?

      – Звёздочка, – глажу я бровь, символически скрывая дефект. – А где Белкин?

      – Опаздывает. Скинул сообщение. У него проблемы.

      – Вы разве не вместе..?

      – Я послал эту сучку и двинул спать.

      – Ты не изменил себе. Поздравляю!

      – Уподобляться Белкину – всё равно, что стрелять в тире в упор из гранатомёта и выбивать десять очков. Гнилая она какая-то попалась и тощая как цапля. Знаешь, я люблю женщин в теле, чтоб было за что взять. С широкими бёдрами. Бёдра – это главное, понимаешь? Бёдра меня заводят.

      Мне в облом слушать его предпочтения, поэтому я попытался сменить тему и перевести разговор в конструктивное русло, заговорив о проектах и Моховском. Эта была крупная рыба, доселе не заплывавшая к нам. Секир сам удивлялся, что Моховской обратился к нашим скромным услугам, и никак не мог объяснить этот беспрецедентный факт, и не предполагал, кто рискнул подкинуть нам этого ядрёного перца.

      Секир закурил, от чего мне пришлось повторить его слабость. Некурящие поодаль не попадались.

      На входе показался Белкин. Я невольно улыбнулся. Выглядел он ещё хуже. Над той же бровью нависал приклеенный пластырь. Неужели у него тоже вскочил красный прыщ?! Вот подлец!

      – Ты опоздал, – выпустил я клубок дыма. – Что с тобой стряслось? Тебя изнасиловали?

      Секир стряхнул пепел и ухмыльнулся:

      – Да ты, брат, порезан, будь здоров. Кто тебе шею исцарапал? Мери любит садо-мазо?

      Белкин присел и выдохнул. На его шее красовались свежие царапины от острых ногтей, а пластырь на вид оказался больше, чем я ожидал. Так не замазывают прыщи. Это ещё сильнее привлекало внимание и выглядело куда менее эстетично.

      – Сучка эта потаскуха! – выпалил он, ёрзая на стуле.

      – Прозрел, – съёрничал Секир. – Хорошо, что я оставил вас наедине.

      – Зря, – сказал Белкин, потирая затылок. – Ты бы прикончил её! Она решила отыметь меня по полной. Подсыпала мне дерьма в шампанское, какую-то дурь, от чего голова кружится и ноги подкашиваются. Решила усыпить и обчистить как последнего лоха. Я чуть не опрокинулся, но что-то не сработало. То ли с дозой напутала, то ли массу мою не рассчитала. В общем, я коньки не отбросил. Очнулся, а она шмонает в моём пиджаке. Я приподнялся и дёрнул её за руку. Та не ожидала, отскочила – шерсть дыбом, как у бешеной кошки, и ударила меня в лоб. Рассекла кожу, хлынула кровь. Я взревел и пошёл на неё горой, схватил за плечо, а она вцепилась в меня когтями. Больно, бля! Я второй рукой втащил ей в нос, но удар получился слабым. Слабость всё же мешает, и мошки перед глазами прыгают в ритме сальсы. Та схватила бутылку – и в меня. На редкость удачно увернулся. Та блядь к выходу, а я за ней, но проворная оказалась баба. Махнула хвостом