Путешественник. Гэри Дженнингс

была издать! Мало того, я получил подтверждение: я не почувствовал в ней девственной плевы, я не увидел пятна крови на постели и…

      И тут один из черкесов перебил Какику, закричав:

      – Ах ты, армянский сукин сын! У тебя что, память отшибло?

      – Я прекрасно помню, что мне обещали девственницу! И ни твои крики, ни ее слезы ничего не изменят – у моей невесты был какой-то мужчина до меня!

      – Ах ты, проклятый клеветник! Презренное ничтожество! – закричали черкесы с пеной у ртов. – Да рядом с нашей сестрой Сеосерес никогда прежде не было мужчины!

      Они все пытались добраться до Какики, но остальные гости теснили их обратно.

      – Ну тогда, значит, она баловалась с половым членом! – диким голосом орал Какика. – С затычкой, огурцом или вырезанным из дерева haramlic! Ну что же, теперь она вряд ли с кем-то сможет заниматься любовью!

      – Ах, гниль! Ах, блевотина! – продолжали орать черкесы, пытаясь прорваться через кордон гостей. – Ты причинил вред нашей сестре?

      – А вы как думали? – проворчал Какика. – Да надо было отрезать ее раздвоенный змеиный язык и бросить его ей между ног. Надо было влить ей кипящее масло в нижнее отверстие. А потом еще и приковать ее живой к воротам дворца.

      При этих словах несколько родственников Какики схватили его и принялись грубо трясти, требуя:

      – Что? Что ты с ней сделал? Говори же!

      Какика отчаянно сопротивлялся, пытаясь высвободиться и привести в порядок свою одежду.

      – Я сделал только то, на что обманутый муж имеет полное право! Я требую признать наш брак незаконным!

      Тут уж не только черкесы, но также арабы и армяне начали всячески его обзывать и поносить. Поднялась настоящая суматоха с вырыванием волос и клочков бород, с раздиранием одежд, и понадобилось какое-то время, чтобы хоть кто-нибудь из присутствующих смог взять себя в руки и начать связно говорить, объяснив этому мерзкому, вызывающему отвращение супругу, что́, будучи пьяным, он сотворил, а затем позабыл. А его отец, остикан Хампиг, рыдая, сказал сыну:

      – Ох, несчастный Какика, ты же сам лишил девушку невинности! Прошлым вечером, в канун венчания! Ты решил, что поступишь необыкновенно остроумно, приблизив на сутки осуществление супружеских прав. Ты отправился наверх и изнасиловал невесту в ее постели, а потом еще и хвастался в этой самой комнате. Уж не знаю, удастся ли мне уговорить судей не лишать тебя жизни и не приближать ее вдовства. Принцесса Сеосерес не виновна ни в одном грехе! Это был ты! Ты сам!

      Крики в зале усилились:

      – Свинья!

      – Мразь!

      – Подонок!

      Какика побледнел, и его толстые губы задрожали. И тут в первый раз за все время, по моему разумению, он повел себя как мужчина, выказав истинное раскаяние и начав призывать кару так, как он ее понимал, крича:

      – Пусть горячие угли ада падут мне на голову! Я и правда любил красавицу Сеосерес и сам, собственными руками, отрезал ей нос и губы!

      Глава 6

      В