Дихроя. Дневники тибетских странствий. Максим Привезенцев

интересно, но, судя по всему, идти туда не меньше дня, да и по взгляду Джимми понятно, что он не в восторге от самой идеи присутствия кого-то из нас на этом древнем ритуале: насколько я знал, за подобное туристу грозило 10 лет тюрьмы.

      Мигрень, по счастью, больше не возвращалась, но спал я по-прежнему плохо: уснул только под утро, и то с большим трудом. Учитывая, что мы планировали подняться в восемь и пройти 360 км по высокогорью, это не самая лучшая передышка, но что делать: я не собирался подводить команду.

      Тем более что коллектив казался – по крайней мере пока – вполне спокойным и деликатным.

      •••

      Лето 1900 года

      Путь в Лхасу.

      Нападение разбойников. Чэшой и Ешей

      Цыбиков сидел у себя в палатке и по привычке пил излюбленный отвар.

      Путники покинули жилище Лон-бо-чойчжона около двух месяцев назад, но Гомбожаб до сих пор часто вспоминал о странных пророчествах чудаковатого отшельника и фразе, брошенной прорицателем во время церемонии в Лабранге. Диковинное слово «дихроя» буквально преследовало востоковеда.

      Глоток… еще один…

      Мысли, прежде спутанные в клубок, расползаются, чтобы снова слиться в единый стройный поток, но даже ясности ума, которую дарит чудесный отвар, недостаточно, чтобы отгадать загадку прорицателя.

      «Дихроя… Что же ты такое?»

      Когда Цыбиков набрался смелости и спросил о странном слове Ешея, тот наморщил лоб.

      – Что-то такое знакомое, Гомбожаб… но не могу вспомнить. Надо у местных будет поспрашивать. А где ты его услышал?

      – Лон-бо-чойчжон его упоминал в разговоре со мной, – нехотя ответил Цыбиков.

      – А о чем вы говорили, Гомбожаб? – удивился Ешей.

      Гомбожаб на пару мгновений украдкой закусил нижнюю губу. Рассказывать о предсказаниях прорицателя – про обещанную славную жизнь и славную смерть – не хотелось: как отреагирует на подобные слова Ешей? Он, судя по всему, неглуп, и у него обязательно возникнет вполне резонный вопрос – с чего это вдруг бурятскому паломнику пророчить подобное? Отчего именно ему выпадет такая честь?

      «Чем меньше каких-то сомнений на мой счет, тем лучше», – решил про себя Цыбиков и, кашлянув в кулак, ответил:

      – Он просто расспрашивал о нашей поездке, спрашивал, видел ли я дихрою. Я сказал, что нет, спросил, что это, но Лон-бо-чойчжон не ответил, улыбнулся и ушел.

      Услышав это, Ешей огляделся по сторонам и, убедившись, что рядом никого нет, сказал вполголоса:

      – Да, Гомбожаб, странный очень был этот Лон-бо-чойчжон. Может быть, и слово это он выдумал?

      – Может, и так, – не стал упираться Цыбиков.

      Раз Ешей считает прорицателя из Гумбума редкостным чудаком, пусть так оно и остается.

      Засим их разговор был окончен.

      И вот – время нового привала. Цыбиков пьет чай и размышляет о Лхасе, пытается представить себе этот город в мельчайших деталях, хотя знает о нем лишь чуть – извечная проблема необузданной фантазии. Впрочем, Гомбожабу хватило бы и этого; если бы не шпионская миссия, он бы никогда