Еще не поздно. Анастасия Майдан

кричать мне. Но покорно молчала, зная, что Минаева мои заявления приведут в ярость.

      Швырнув от безысходности вилку, Андрей Дмитриевич поднялся из-за стола.

      – Я уезжаю, – сказал он, ясно выражая свое нежелание посвящать меня в свои дела. – С вами останется Дмитрий, на случай если что-то будет нужно.

      – О, очень мило с вашей стороны.

      Он отчего-то нахмурился, приводя меня в замешательство.

      – Что? – спросила я.

      Минаев достал из кармана джинс пачку сигарет, подошел к окну и спросил: – Не возражаешь?

      Я подумала с минуту, раздумывая над тем, что ответить, как воспоминания нахлынули с головой. Вот так несколько дней назад мы встретились. Кажется, прошло много времени, а на самом деле совсем ничего. Андрей Дмитриевич над чем-то задумался, сунул сигарету за ухо и сложил руки на груди.

      – Если не нравиться дым просто скажи, зачем пытаться лгать?

      От его проницательности мурашки по коже.

      – Извините, – более идиотской фразы не придумаешь. – Могу я уйти к себе?

      – Я не все сказал. Тут несколько тысяч, – говоря это, Минаев протягивает толстую пачку банкнот. Моя рука задержалась в нескольких миллиметрах от его сильной ладони, покрытой темным загаром. – Бери.

      Его глубокий, богатый оттенками с хрипотцой голос эхом отдавался в столовой. От голоса Андрея Дмитриевича, я невольно начинала таять. Необходимо лечь и наваждение пройдет так же легко, как и появилось.

      – Зачем? – спросила я, в надежде направить мысли в более приземленное состояние. Но судьба продолжает играть со мной. Черная шелковая рубашка натянулась на руках, открывая взор на татуировки. Будучи ребенком, я сходила с ума по татуировкам Андрея. Я знаю каждую из них, как и когда были наколоты и в каких местах, но увидеть их вживую…

      – Вот вы где голубки! – вдруг раздался голос в столовой. – Чего вы оба хмурые?

      Тряхнув головой, полностью собравшись с мыслями, я осмелилась посмотреть на Андрея Дмитриевича. Тот озлобленно уставился на Дмитрия, обещая долгую и мучительную расправу.

      – Эй, эй полегче, – поднял примирительно руки Дмитрий, – Я тут не причем и вчера все тебе объяснил!

      Вчера? Что было вчера?

      – Дима, – голосом, не терпящим возражения, буркнул Минаев, – умолкни.

      Дмитрий, понимая, что вот-вот выведет из себя Андрея Дмитриевича, благоразумно замолчал.

      – Это на карманные расходы, пока меня не будет.

      – Насколько долго? – спросила я. Неприятное подозрение, что оставили в дураках, покинуло меня, когда Минаев ответил:

      – Любопытство вас погубит. Около трех недель, постарайтесь не наделать глупостей в мое отсутствие, Сабо.

      – Э-э думаю, это не лучшая идея.

      – Ради Бога, Дмитрий, я лишь сделаю то, чего хотят все домашние, включая тебя, – сказала я, – подай, пожалуйста, вон ту тряпочку.

      Дмитрий с выражением лица, выражающее полное неудовольствие, с ворчанием передал мне лежащую на стремянке тряпочку для стирания пыли.

      – Певун взбеситься, – произнес Дима.

      Конечно, взбеситься. Нет ничего, чтобы не взбесило