Союз молодых. Владимир Тан-Богораз

то кто, чужой? – жестко ответил Егор. – Русский, конечно. Русский что лошадь – без кнута не возит.

      – Не путай, сибиряк, – сердито отозвался Викеша. – Русский бьет, и русский возит?.. Врешь ты! Русский, конечно, стегает челдонов.

      Они успели узнать про Егора, что он «сибиряк-дурак», из тех самых сибирских челдонов, которых некогда завоевал Ермак.

      Новоселы упрекают староселов, сибирских челдонов, что это их собственных предков завоевал Ермак, а совсем не одних полевых кругоходов татар.

      – У, какой вострый, – сказал хладнокровно Егор. – А ты сам кто, русский?

      – Русский! – сказала за Викешу Аленка с известной гордостью. – Политика русская. Его отец на царя бонбами бросался.

      – Важное кушанье, – сказал презрительно Егор. – Мы на войне сами бонбами бросаем… А российским попадает поболее сибирских. Сибирского достанешь либо нет!.. Всех больше на свете битые русские.

      – Кто с кнутом? – настойчиво спрашивал Викеша.

      – Известно, начальство, офицер!..

      – А какое ему имя? – негромко спросил Викеша. Ему почему-то представилось, что Егор ему скажет: Авилов.

      – Какой имена!.. Мы разве спрашиваем? Он тебе имя свое пропечатает на морде…

      – А я бы его бонбой, – сказала Аленка Гусенок своим сладким, слегка шепелявым голоском.

      – Кого? – спросили ребята, заинтересованные.

      – Того, который бьеть – сказала Аленка спокойно и упрямо.

      Безрукий пожал плечами.

      – А может, и мы?! – сказал он загадочно.

      Викеша молчал, в душе его двоилось. Русь бьет, Русь бьют… Бывают различные Руси.

      – Я бы убежала, не пошла, – воскликнула Хачирка.

      – Быват, убегают которые в леса, – согласился Егор.

      О, в леса – это было знакомое.

      – Есть нечего в лесах, – объяснил Егор, – на волчьем положении.

      Дети молчали, словно взвешивали, которое положение лучше, человечье или волчье.

      – Трудно идти на войну, – сказал Егор. – Когда уезжали на машине, жонки с ребятами ложились под машину: задави нас, машина, до смерти, чем с милым разлучаться!..

      И это было знакомое. Горечью внезапной разлуки была напоена кочевая колымская жизнь. Хачирка даже пропела тихонько:

      Прощай, радость, жисть, веселье,

      Слышу, едешь от меня.

      Нам должно с тобой расстаться,

      Тебя мне больше не видать.

      А потом помолчала и вздохнула:

      – Какая ваша русская жисть…

      – Такая, – ответил Егор… Он долго молчал и вдруг затянул тоненьким, чуть слышным голоском:

      Из-за речки, за быстрой,

      Становой едет пристав.

      Ой, горюшко, горе, горе,

      Становой едет пристав.

      – Чего это ты поешь? – спросили дети.

      – А это русская песня. Вот там, где война была, там и поют. А вы не молчите, подпевайте.

      За ним письмоводитель,

      Сущий вор-грабитель.

      И дети подхватили с привычной певучей ухваткой:

      Ой,