Русский путь братьев Киреевских. А. Малышевский

получали доступ в лучшее общество, где им было хорошо и свободно, благодаря удивительной доброте и радушию хозяев, простоте и непринужденности, царившей в доме и на вечерах. Здесь они встречались и знакомились со всем, что тогда было выдающегося в русской литературе и науке, прислушивались к спорам и мнениям, сами принимали в них участие и мало-помалу укреплялись в любви к литературным и научным занятиям»[411]. Таким образом, А. П. Елагина-Киреевская не просто отдает дань традиции, принимая живое и непосредственное участие в жизни литературных и ученых московских кружков, не просто заводит у себя литературно-общественный салон, следуя моде, а имеет целью окружить своих детей людьми, общение с которыми было бы и поучительно, и полезно. Более того, через свой салон Авдотья Петровна составила для Ивана и Петра ближний круг друзей, с которыми они так или иначе шли по жизни: В. П. Титов, Н. М. Рожалин, С. П. Шевырев, М. А. Максимович, А. И. Кошелев, Д. В. Веневитинов, а позднее Д. А. Валуев, А. Н. Попов, М. А. Стахович, еще позднее братья Бакунины (Павел, Алексей, Александр), Э. А. Дмитриев-Мамонов – все они были приняты в семействе Елагиных-Киреевских на дружеской ноге и встречали самую искреннюю ласку. Особым любимцем Авдотьи Петровны был вдохновенный Языков, появившийся в Москве в 1829 году; между Николаем Михайловичем Языковым и Петром Васильевичем Киреевским установятся самые теплые дружеские отношения, которые они пронесут через всю жизнь. О последнем нагляднее всего свидетельствуют посвящения поэта:

      Щеки нежно пурпуро́вы

      У прелестницы моей;

      Золотисты и шелковы

      Пряди легкие кудрей;

      Взор приветливо сияет,

      Разговорчивы уста;

      В ней красуется, играет

      Юной жизни полнота!

      Но ее на ложе ночи,

      Мой товарищ, не зови!

      Не целуй в лазурны очи

      Поцелуями любви:

      В них огонь очарований

      Носит дева-красота;

      Упоительных лобзаний

      Не впивай в свои уста:

      Ими негу в сердце вдует,

      Мглу на разум наведет,

      Зацелует, околдует

      И далеко унесет![412]

      Где б ни был ты, мой Петр, ты должен знать, где я

      Живу и движусь? Как поэзия моя,

      Моя любезная, скучает иль играет,

      Бездействует иль нет, молчит иль распевает?

      Ты должен знать, каков теперешний мой день?

      По-прежнему ль его одолевает лень,

      И вял он, и сердит, влачащийся уныло?

      Иль радостен и свеж, блистает бодрой силой,

      Подобно жениху, идущему на брак?

      Отпел я молодость и бросил кое-как

      Потехи жизни той шутливой, беззаботной,

      Удáлой, ветреной, хмельной и быстролетной.

      Бог с ними! Лучшего теперь добился я:

      Уединенного и мирного житья!

      Передо мной моя наследная картина:

      Вот горы, подле них широкая долина

      И речка, сад, пруды, поля, дорога, лес,

      И бледная

411

Там же. С. 32–33.

412

Там же. С. 142.