Бить будет Катберт. Сердце обалдуя. Лорд Эмсворт и другие (сборник). Пелам Вудхаус

случайно же такие сны снятся.

      – Неужели вы поменяете хват накануне важного матча?

      – Наверное, нет. Просто я немного не в себе, иначе и не вспомнил бы про корову. Ладно, увидимся завтра в два.

      День выдался ясным и солнечным, но когда я приблизился к полю, поднялся довольно коварный ветер. Александр Патерсон уже разминался на стартовой площадке. Почти сразу подошел Митчел Холмс в сопровождении Милисент.

      – Начнем, пожалуй, – сказал Александр. – Я ударю первым?

      – Разумеется, – кивнул Митчел.

      Александр установил мяч.

      В гольфе Александр Патерсон отличается осторожностью и никогда не рискует. Перед любым ударом – пусть даже и самым простым – он исполняет своеобразный ритуал: долго примеривается к мячу, делает два выверенных пробных замаха и только потом собирается бить. Подойдя к мячу, он какое-то время топчется на месте, меняя положение ног, потом замирает, подозрительно вглядывается в горизонт, будто ожидая, что тот, стоит лишь отвернуться, непременно выкинет какую-нибудь скверную шутку. Тщательно осмотрев горизонт и убедившись в его добропорядочности, Александр переводит глаза на мяч. Он еще немного переминается с ноги на ногу, затем поднимает клюшку. Три раза с величайшей аккуратностью клюшка подносится к мячу и снова поднимается. Тут Александр снова бросает резкий взгляд на горизонт, словно надеясь застигнуть его врасплох. Покончив с этим, он медленно поднимает клюшку, чтобы затем столь же медленно опустить ее так, что головка едва не касается мяча. Вот клюшка снова идет вверх и снова опускается, поднимается в третий раз и в третий же раз идет вниз. Какое-то время Александр стоит недвижим, погруженный в раздумья, словно индийский факир, созерцающий вечность. Затем он снова поднимает клюшку и снова подводит ее к мячу. Наконец, содрогнувшись всем телом, Александр медленно замахивается и бьет, отправляя мяч метров на сто пятьдесят по идеально прямой линии.

      Подобная практика порой не вполне благотворно сказывается на особах с тонкой душевной организацией, а потому я с тревогой вглядывался в физиономию Митчела, которому не доводилось прежде наблюдать Александра Патерсона в игре. Несчастный юноша заметно побледнел и со страдальческим видом обернулся ко мне.

      – Он что, всегда так? – прошептал Митчел.

      – Всегда, – отвечал я.

      – Тогда мне конец! Разве можно спокойно играть в гольф с этим цирковым акробатом?

      Я лишь промолчал в ответ. Увы, это была чистая правда. Уж на что я человек уравновешенный, и то давно зарекся играть с Александром Патерсоном при всем к нему уважении, иначе мне, вероятно, пришлось бы покинуть лоно баптистской церкви.

      Тут раздался голос Милисент. Девушка держала открытую книгу, в которой я узнал бессмертное творение профессора Стибритта.

      – Повтори себе суждение о том, – мягко произнесла она, – что часть справедливости – сносить и что против воли проступки[9].

      Митчел кивнул и твердой походкой отправился выполнять удар.

      – Перед тем как сыграть,

9

Марк Аврелий, «Размышления», IV. 3, перевод А.К. Гаврилова.