Ученик мага. Тахир Шах

Потом я отпарился в старинной чугунной ванне, где мылись слуги, и Гокул обработал мне кровоточащие раны на животе раствором йода.

      Потом он отвел меня на кухню.

      – Жарко целый день на животе, – сказал он бодро.

      – Да, тяжеловато пришлось. Очень пыльно.

      Гокул положил мне из дымящегося горшочка даал и сукто – нарезанные кубиками жареные овощи.

      – Завтра будет хороший день, – сказал он, видимо, в попытке меня подбодрить.

      – Да? А вы случайно не знаете, какие планы у господина Феруза на завтра?

      Камердинер переменился в лице.

      – Съешьте-ка лучше еще даала – он придаст сил.

* * * *

      Первый этап посвящения длился семь дней. Каждый вечер Гокул выпрямлял мне спину, топчась по ней своими шершавыми пятками, смазывал раны йодом и штопал трусы. Когда поблизости не было Феруза с его пронзительным взглядом, мягкосердечный камердинер бросал мне кусочек кокосового ореха или наливал кружечку бодрящего тамариндового сока.

      Каждый день меня ждали новые, все более и более суровые, испытания.

      Урок третий: выкопать во дворе яму в два квадратных фута площадью и два фута глубиной при помощи десертной ложки. Ложку держать только левой рукой.

      Урок четвертый: бегать по двору задом наперед, держа в руках пятикиллограмовый кусок льда, обернутый мешковиной. Остановиться можно только, когда весь лед растает.

      Урок пятый: взять кувшин со смесью риса и чечевицы и рассортировать зерна с завязанными глазами.

      Урок шестой: поймать двенадцать тараканов, пользуясь только жестяной кружкой.

      После недели таких измывательств я почти готов был сдаться. Испытания оказались действительно суровыми. Я вконец сбил себе все локти и колени, спина, казалось, вовек уже не разогнется. На руках не осталось живого места от порезов, а живот весь в ссадинах, как слива, что упала с самой верхней ветки. Лицо покрылось волдырями, глаза налились кровью и опухли от постоянного пребывания на ярком солнце. От беспрерывной возни в пыли раны никак не затягивались, а только становились глубже.

      Феруз перестал быть для меня человеком большого мастерства и утонченности. Я уже тихо ненавидел все, что было с ним связано. Одевался он безупречно, носил пошитую на заказ одежду, волосы зачесывал назад – они лежали волосинка к волосинке, гладкие, будто мокрое птичье перо, от него пахло лосьоном после бритья. Я же превратился в его прямую противоположность. Даже перебирая рис с завязанными глазами, мог безошибочно определить, что он надо мной склонился – нежный аромат лаванды выдавал, что Учитель нагрянул ко мне с проверкой.

      Может, в глубине души волшебник затаил злобу на Хафиза Джана? И теперь он получает истинное наслаждение, истязая меня просто так, из мести? Но с другой стороны пуштун ведь предупреждал о зверских методах Феруза.

      В основе всех испытаний лежала боль. Такое чувство, что я то ли попал в тренировочный лагерь иностранного легиона, то ли прохожу ритуал посвящения