Чуров род. Татьяна Юрьевна Чурус

а сам любуется на нашу румяненную, кудрявенную головушку! Ах ты куколка!

      – Ну, я так не играю! – губушки расквасит, глаз свой хитрущий сощурит! Ах ты! – Кто чурачил, тот и начал! – и считать примется: а считалочка страшная-престрашная – то Катю сама баушка Чуриха выучила! Ой и страшная! – Чуши-боры, ки́шки перепрели – собаки поели! – выдохнет, тряхнёт головёнкою. – Тебе левая… нет, ещё разок… Чуши-боры, ки́шки перепрели – собаки поели… правая…

      Вот примутся листать альбом-то: всё, что слева, – Катино, а всё, что справа, – Костино. Вот листают-листают: у Катюшки глазёнки горят, щёчки пылают, волосёнки взмокли… до чего ж ладно… красиво до чего… А Костя знай своё: какую картинку увидит – всё на Катю на его похожа! – сейчас и кричит отцу:

      – Пап, а правда Катя на инфанту Маргариту похожа?

      – Правда, сынок, правда, – отец ему из соседней комнаты. Вот дальше листают.

      – А на Марию, что во храм вводят?

      – Угу…

      – А на Венеру боттичеллеву? – и стыдливо-невинно очи опускает.

      Растёт наша Катя, растёт: день ото дня всё краше и краше! Вон как заалелась-то, бедовая головушка! Локон на пальчик накрутит, а он, локон-то, что змейка золотистая, обовьётся вкруг пальчика вкруг розового! Ух и Катя!

      Растёт наша Катя, да всё хорошеет… Только она того и знать-то не знает, и ведать-то не ведает по-прежнему! Ах ты Катя ты раскатя… А тут тётки ещё научают: дескать, чего девка не знает, то её и красит. Вот оно как…

      – А это, – Пал Фёдорыч подойдёт к нашим голубкам, – мама твоя… И что-то странное мелькнёт в очах почтеннейшего Пал Фёдорыча, что-то диковинное… Катя бровки-то вскинет – а он уж ушёл в соседнюю комнату… И зажмурится, зажмурится Катерина наша непутёвая, эдак зажмурится, что увидит там, на самом дне глаз… Ой, страшно… Матери-то она совсем-совсемушки не помнит! Не помнит лица её… только вот этот портрет… откуда-то из глубины вынырнул: доченька… нет, нет… страшно… И уткнётся мордочкой Катитка в картинку глянцевую…

      – А что у Кати есть? – и на Косточку глаз свой русалочий скосила, а самой уж и невмоготу! – Бежим на Кочумаевку!

      – С тобой хоть на край света! – только и выговорит Косточка – и бегом во весь дух за Катею! Ах ты Катя ты Катитка, Катитка-волхви́тка, буйная головушка! Бежать-то бежит, да сама себе под нос и бунчи́т скороговорку какую важную, бунчит, что палочками по барабану выстукивает:

      – Секре-е-етик сокрыт, а та-а-айна истаяла, секре-е-етик сокрыт, а та-а-айна истаяла… – Эх ты Катя ты Катя! И что это она вечно удумает! Удумщица мудрёная, дурёшка шумливая… – Вот… только ты глаза закрой… не открывай, не открывай!.. – и сейчас землю рыть! – Не смотри… не смотри… – Костя и глянул: картинка – та, что Пал Фёдорыч Кате подарил, – под стёклышком под зелёным схоронена. – Только никому! – и грозит грязным пальчиком. – Это секретик… – и на ушко́: зашептала-то, зашептала: – Матушка… Зачурай, зачурай… Чур-чур-чур… – и примяла землицу ладошкою.

      Матушка уж не тутошняя – тамошняя… матушка…

      Туман