Выстрел в Опере. Лада Лузина

бурчливо спросила Маша, подталкивая кавалера к двери.

      – После того, как я полюбил тебя.

      – А-а-а…

      Спускаясь по лестнице со второго гостиничного этажа, Маша прикрыла веки и старательно прочитала второе заклятье.

      Войти в дом, внутри али на месте которого во веки веков жило его дореволюционное Прошлое, было половиною дела.

      Теперь следовало выйти из него в прошлый век.

      И кабы Маша знала о втором заклятии раньше, ее жизнь сложилась бы по-другому.

      Но что теперь вспоминать…

      – Идем.

      Мир взял себя в руки и все же успел открыть дверь перед дамой.

      За дверями был XIX век!

      Зима 1894....

      …или 1895 года.

      Белый-пребелый день.

      Пахло Рождеством. Старорежимным, золото-серебряным. Маша сразу учуяла запах. Новый год, слывший до революции праздником детским, не предвосхищавший, а вежливо следовавший за днем рожденья Христа, был где-то рядом, в двух-трех шагах.

      На Крещатике правили бал сладкие Святки!

      Две недели зимних празднеств, – время, когда начальство объявляло неприсутственные дни, и все, даже недремлющие полицейские, погружались в праздничное безделье.

      С 25 декабря по 6 января – от Рождества до Крещенья – законопослушность киевлян изумляла. Полицейские участки были пусты. На улицах не было ни пьяных, ни даже бродяг. Отмечая день рожденья Христа, умиленная Столица Веры открывала нищим объятия. Их привечали, согревали, устраивали им бесплатные обеды, раздавали одежду и деньги.

      «Святки… – попробовала Маша на вкус старорежимное слово. – Сейчас никто и не знает, что это такое».

      Белый день цвел яркими пятнами – люди несли в руках коробки с подарками, игрушки от Кордеса. Маша прилипла глазами к прошествовавшей мимо паре, несомненно семейной. Погладила взглядом большой, спеленатый в серую бумагу пакет, – судя по форме, традиционную лошадку-качалку – ее нес отец. Мать семейства, румяная, толстая, в меховой шапочке, прижимала к груди бонбоньерку с «конспектами».

      – И это Крещатик? – настиг Машу вопрос.

      Она забыла о спутнике.

      Но, обнаружив Мира рядом с собой, увидела – даже он, влюбленный, забыл о ней, повстречавшись с ее Киевом, Киевом, Киевом!

      – Да, это Крещатик, – представила главную улицу Маша, чувствуя, что ее безудержно улыбающиеся щеки вот-вот треснут от радости.

      Мир смотрел на дома, оставленные им в XXI веке минут пять назад.

      Шесть зданий, поместившиеся между бывшим Бибиковским бульваром и бывшей Фундуклеевской улицей, были единственными старыми домами Крещатика нынешнего.

      И единственными знакомцами, встреченными им здесь – в 1894 или -5 году.

      Но и их было невозможно узнать!

      № 42, где, на углу Крещатика и Богдана Хмельницкого, проживал центральный гастроном, только строился.

      № 44 был неподобающе мал. Видно, впоследствии его перестраивали не раз.

      № 46 был неподобающе нов.

      За углом № 52 поднимался вверх Бибиковский – непривычно низкорослый, голый, пустой.

      Машин спутник затравленно обернулся. С минуту, не