Выстрел в Опере. Лада Лузина

Город сам направляет тебя…

      Он говорил почти то же самое, что сказала бы Маша, будь ее напарником не Мир Красавицкий, а Даша Чуб.

      Он почти повторил Машину фразу: «Если бы в этой истории не было ничего мистического, нас бы туда не позвали!»

      Но, услышав ее, Маша вероломно перебежала на Дашину сторону:

      – А вдруг мы промахнулись? Вдруг мы вообще помогли не тому, кому нужно? То есть помогли поэтессе, а кому надо не помогли. Влетели не в то окно. Она ж вешалась! В этом действительно нет колдовства!

      – Если колдовство не видно глазу, это не означает, что его нет, – наставительно произнесла Белладонна.

      – Слушай, а ты случайно не знаешь, – повернулась к ней Киевица, – родиться на солнцестояние, на 13-й станции – это хоть что-нибудь значит?

      – На свете нет ничего, что не значило бы совсем ничего, – дала белая кошка достойный Будды ответ. – Что же касается Анны Андреевны Ахматовой, сами по себе три буквы «А», выставленные в ряд…

      – А-а-а! – изрыгнула три буквы Маша, взлетая с пола. – Где она? Где эта тетрадка?!

      Конспект Кылыны отыскался под боком у Пуфик.

      – May-тон[7], – мяукнула рыжая.

      Маша выдернула из-под пушистого пуза тетрадь «с математикой». И ощутила, что ухватила разгадку за хвост.

      – «AAA не прольет». Анна Андреевна Ахматова! Боже… Акнир украла у нас дореволюционные деньги. А вдруг она хочет пойти в Прошлое не из-за мамы? Или Кылына ходила туда из-за Анны Ахматовой? Вдруг «К» – это все-таки Катя… А вдруг… вдруг…

      – Ну, так иди и пл-оверь, – мяукнула Пуфик – Прошлое покажет.

      И принялась играть привязанным к тетради Кылыны ключом.

      Глава пятая,

      в которой Мир ведет себя, как герой

      Весной 1892 «побежал» стремительным Александровским (ныне Владимирским) спуском второй в Европе и первый в России электрический трамвай.

Александр Анисимов. «Скорбное бесчувствие»

      Пойти в Прошлое! – от этого предложения у Маши перехватило дух.

      Маша уже была в Прошлом.

      Именно там она встретила Мишу и полюбила его (и разлюбила Мира навсегда).

      Именно там она навсегда потеряла Врубеля, – там он женился (не на ней) и умер сто лет назад…

      Но зимой 1894 – 1895, когда семья Горенко проживала в гостинице «Националь» над Бессарабским рынком, Миша Врубель был еще жив! И, быть может, заезжал в Киев в это самое время.

      И еще…

      Маша любила Прошлое.

      Не меньше, чем Мишу!

      Эта любовь, непреодолимая, врожденная, и поманила ее на исторический факультет.

      Маша фанатично любила историю и не раз убеждалась: история – та же философия (достаточно уметь не только читать, но и думать!).

      Маша любила старые вещи…

      Не только старинные, но и просто старые. Допотопный, с проржавевшими замками, коричневый чемодан из фанеры, проживавший в ее платяном шкафу. Блеклую фотографию бабушки в смешном купальнике, стоявшей по колено в море, перечеркнутом оптимистичным «Приветом из Сочи!». Поцарапанную круглую жестяную коробку

7

May-тон – фр. mauvais ton (мовэ тон) – дурной тон, невоспитанность.