Кошмар По-эта. Говард Филлипс Лавкрафт

мучения креста?

      И как же в слабости мне уповать

      На Бога одного, пусть он велик?

      Ужель мне не поможет Зевса рать

      В страданиях моих и в грусти миг?

      Неужто нет дриад в холмах лесистых,

      Где часто я брожу совсем один?

      И нет наяд в источниках сих чистых?

      И нереид среди морских глубин?

      Но никнет вера древности пред новой.

      Христово имя воздух сотрясает.

      Моя ж душа с расшатанной основой,

      Богов в мольбе последней призывает.

      On the Ruin of Rome

      Low dost thou lie, O Rome, neath the foot of the Teuton

      Slaves are thy men, and bent to the will of thy conqueror:

      Whither hath gone, great city, the race

                   that gave law to all nations,

      Subdu’d the east and the west,

                   and made them bow down to thy consuls.

      Knew not defeat, but gave it to all who attack’d thee?

      Dead! and replac’d by these wretches

                   who cower in confusion

      Dead! They who gave us this empire to guard and to live in

      Rome, thou didst fall from thy pow’r

                   with the proud race that made thee,

      And we, base Italians, enjoy’d

                   what we could not have builded.

      На развалинах Рима

      Низко лежишь, о Рим, под пятою тевтона

      В рабстве мужи твои, чтут захватчика волю:

      Город великий, племя где то,

                          что народы повергло,

      Запад с востоком

                          пред консулами твоими склонив?

      Непобедимый, сдался ты всем нападавшим?

      Мертв! лишь отбросы жалкие

                          вместо тебя

      Мертв! тот народ, что империю дал нам

      Рим, ты все ж пал,

                          с гордым племенем, тебя сотворившим,

      А мы, итальяшки, владеем тем,

                          чего недостойны.

      To Pan

      Seated in a woodland glen

      By a shallow stream

      Once I fell a-musing, when

      I was lull’d into a dream.

      From the brook a shape arose

      Half a man and half a goat.

      Hoofs it had instead of toes

      And a beard adorn’d its throat.

      On a set of rustic reeds

      Sweetly play’d this hybrid man

      Naught car’d I for earthly needs,

      For I knew that this was Pan.

      Nymphs and Satyrs gather’d round

      To enjoy the lively sound.

      All too soon I woke in pain

      And return’d to haunts of men.

      But in rural vales I’d fain

      Live and hear Pan’s pipes again.

      К Пану

      Раз в долине я лесной,

      Ручеек где пробегал,

      Наслаждался грез игрой

      И тихонько задремал.

      Воды разом отступили,

      Человек-козел возник.

      Вместо ног копыта были,

      Бородой украшен лик.

      На сиденье он простом

      Сладко трели выводил,

      Я забыл о всем земном —

      Ибо знал, что Пан то был.

      Вкруг сатиры, нимфы встали,

      Песням радостно внимали.

      Пробудясь от сказки сей,

      Я вернулся в быт людей.

      Лучше б жил я средь полей,

      Внемля звукам Пана флейт.

      On the Vanity of Human Ambition

      Apollo, chasing Daphne, gain’d his prize

      But lo! she turn’d to wood before his eyes.

      More modern swains at golden prizes aim,

      And ever strive some worldly thing to claim.

      Yet ‘tis the same as in Apollo’s case,

      For, once attain’d, the purest gold seems base.

      All that men seek ‘s unworthy of the quest,

      Yet seek they will, and never pause for rest.

      True bliss, methinks, a man can only find

      In virtuous