Год Оракула. Чарльз Соул

часа. Могут ликвидировать некоторые активы, если понадобится, но последний их проспект утверждает, что у них почти столько же на инвестиционных счетах, готовых в дело. Только им понадобятся всякие утверждения и согласования. В общем, просьба их вполне оправданна.

      Оракул: Средства должны быть получены в ближайшие 72 часа.

      СВБГ: Согласны. На тот же счет?

      ОРАКУЛ: Да. Используете ли вы до конца оплаченное время беседы?

      СВБГ: Да, но еще одно. Если вы нас обманули, будьте уверены, что мы используем все возможные средства, чтобы вас уничтожить и вернуть наши деньги.

      Уилл нахмурился, сердито глядя через экран лэптопа. Руки вдруг стали очень твердыми.

      Оракул: Меня уничтожить? Десять слов на Сайте – и больше ничего не надо. Что для вас, что для каждого в этом мире. Подумайте об этом, кретины.

      Уилл закончил беседу. Он решил, что фонд несколько онемел после финального обмена репликами, что вполне понятно. Ответа ни на один из следующих вопросов он не знал, и это было хорошо и правильно. Напряжение от еще одного попадания могло бы его убить.

      Он закрыл чат, посмотрел на Хамзу, который снова вернулся в кресло, глядя на баланс банковского счета на компьютере. Казалось, он оглушен или даже слегка одурманен.

      Уилл откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.

      Всего лишь апельсины, подумал он. Фрукты, бог ты мой! Фрукты. Ну какой тут может быть вред?

      Глава 4

      Преподобный Хосайя Брэнсон сморгнул пот с век и пристально всмотрелся в стоявшую перед ним женщину. Она улыбнулась ему; глаза ее блестели восторгом. Она не была красива, но была серьезна и преданна, и это компенсировало некоторую простоту ее черт.

      Брэнсон ощутил, как его захлестывает волна экстаза. Он закинул голову назад, закрыв глаза, и поток неразборчивых звуков хлынул из обмякших губ, язык, казалось, его не слушался.

      Он напрягся, потянулся вперед и положил руки на лицо женщины. Ее ресницы, касаясь ладоней преподобного, дрожали, напоминая лапки паука.

      Последний судорожный вдох – и он оттолкнул от себя лицо девушки, его завывания стихли. Брэнсон широко раскинул руки, потом соединил их перед собой, обняв воздух. И открыл глаза.

      Служки подхватили падающую девушку, и она лежала у них на руках, как новорожденная, тощие бледные руки и ноги повисли, будто бескостные. Брэнсон протянул к ней руку, изобразив широкую, уверенную улыбку.

      Девушка вцепилась в руку слабыми пальцами, они дрожали. Хосайя потянул ее, поставил на ноги.

      – Иди ныне, и ходи в свете Господнем, – произнес он, и микрофон на лацкане усилил его голос в сотню раз.

      Девушка разразилась потоком слез, перемежаемых судорожными вздохами, лицо ее раскраснелось. Ожили прожектора в потолке, полыхнули светом, очерчивая для нее путь обратно в публику. Появилась одна из «cестер», взяла ее под руку и осторожно повела прочь.

      Брэнсон чувствовал усталость. Работа получилась хорошая, но отняла много сил. Она будет на сегодня последней.

      Он повернулся лицом к пастве: тысячи и тысячи людей, неровными рядами