Скажи мне все. Камбрия Брокманн

часов. Народу было столько, что мы не смогли пробиться дальше вестибюля. Воспоминания были смутными; все вечеринки сливались в одну длинную череду сплошного пьянства. В памяти у меня вспыхнул образ уходящего Макса. На вечеринках ему, похоже, было всегда неуютно, будто он считал минуты до того, как можно будет уйти. Но в тот вечер Макс держался рядом с Руби и выглядел по-настоящему веселым. Они все время смеялись над чем-то. Наверное, над Джеммой, которая, как обычно, напилась в зюзю.

      Руби была права – я действительно вспомнила, как он ушел без единого слова. Однако тут было что-то еще. Джон что-то сказал ему, так тихо, что не расслышала ни я, ни кто-либо другой. После этого, насколько я могла вспомнить, Макс исчез с вечеринки.

      – Как ты думаешь, он проходит терапию с этим тревожным расстройством? – спросила я.

      Руби помотала головой:

      – Нет, нет, точно нет. – Она шмыгнула носом от холода. – И он просил меня не говорить никому.

      В конце фразы голос ее дрогнул, придав словам просительную интонацию.

      – Я поняла, – сказала я. И я действительно поняла. Я умею хранить тайны.

      Парни выскочили из здания с озорными ухмылками на лицах и тяжелыми пакетами в руках.

      – Успешно? – спросила Руби, когда они подошли ближе.

      – А то! – отозвался Халед, укладывая несколько пакетов в багажник. Стеклянные бутылки позванивали одна о другую.

      – Черт возьми, вы видали эту машину? – спросил Джон, убирая свои пакеты с пивом и глядя на выцветший зеленый седан, припаркованный рядом с нами. Бампер его висел криво, бока машины были покрыты вмятинами.

      Мы все столпились вокруг Джона, и я осознала, о чем он говорит. Салон седана был наполнен упаковками от фастфуда, пластиковыми пакетами и прочим мусором. Бутылка из-под воды, стоящая на приборной панели, битком набита сигаретными окурками. Сидений не было видно, водительское кресло засыпано бумажками – похоже, старыми обертками от еды.

      – Что за свинья! – фыркнул Джон, отходя назад и открывая багажник своего «БМВ».

      – Как можно такое допустить? – спросил Халед. Лицо его выражало ужас. Я не была уверена, что в своей жизни ему доводилось видеть подобного рода бедность – если он вообще видел что-то, кроме богатства. Мы с Руби и Максом обошли машину.

      – О нет, – сказала Руби, обращаясь к нам. Я проследила за ее взглядом, направленным на заднее сиденье машины. – Так грустно… Вы можете представить, что творится в доме у этого человека, если машина в таком вот виде?

      – Люди сами выбирают, как им жить, Руби, – сказал Джон, закрывая багажник и направляясь к водительской дверце «БМВ».

      Макс тихонько пробормотал, так, что его слышали только мы:

      – Хорошо, что ты сделал правильный выбор и родился в богатой семейке.

      Мы с Руби смотрели на него, и он заметил это; лицо его сделалось почти пристыженным. Руби откашлялась. Я знала, что она ненавидит неловкие моменты, ей кажется, будто она должна как-то прервать наступившее молчание. Я услышала за спиной шаги и, обернувшись, увидела