Джамби, духи леса. Трейси Батист

сильнее всего боялись джамби. В историях, которые передавали из уст в уста, говорилось, что джамби живут среди людей, прячутся в тенях и терпеливо ждут подходящего момента, чтобы напасть, потому что они – чистейшее зло. Многие верили в них, но Пьер учил Коринн, что духи и джамби – ерунда. Поэтому, хотя некоторые дети жались к своим родителям, Коринн не боялась. Она проскочила вперед всех и затянула песню:

      Ти-донг, ти-донг, ти-донг.

      Жаба голос подает.

      Лягушка скачет, скачет, скачет.

      А жаба голос подает.

      Несколько самых смелых детей присоединились к ней:

      Ти-донг, ти-донг, ти-донг.

      Жаба голос подает…

      Когда процессия приблизилась к церкви, песня стихла. Дети вернулись к своим родителям, и Коринн почувствовала, как большая ладонь отца сомкнулась вокруг ее руки. Свежий морской воздух играл с его длинными заплетенными волосами, и резкий запах соленой воды доносился от влажных сандалий при каждом шаге. Кожа на ладони была теплой и грубой после многих лет работы в море, где он затаскивал в лодку сети, полные рыбы.

      На вершине невысокого холма показалась старая каменная церковь. Коринн же смотрела на выбеленные надгробия и деревянные кресты на кладбище по соседству. Ее взгляд скользнул по толпе. Лорен шел рядом с матерью: оба с подрумяненной солнцем кожей и широко раскрытыми глазами. Лючия и ее братья шли впереди матери и отца. Мама Лючии тяжело дышала и старалась не отставать, хотя ей было тяжело из-за раздувшегося живота, в котором до поры прятался новый брат или сестра Лючии.

      – Знаешь, я помню ее, – сказала Коринн Пьеру. – Помню маму.

      – Правда? – с улыбкой спросил Пьер.

      – Она заплетала волосы в толстые черные косы, и они спадали до середины спины.

      – Как у тебя?

      – Точно как у меня, – сказала Коринн с улыбкой. – И ее кожа была темно-коричневого цвета. Как земля.

      – Как и твоя! – сказал Пьер.

      – Да. И ее глаза были такими же большими и яркими, как солнце.

      – Хм, и как ты все это помнишь?

      – Ты же рассказывал мне о ней каждый день, папа! – ответила Коринн.

      Смех Пьера смешался с шепотом волн, откатывающихся обратно в море. Пьер и Коринн ускорили шаг и вошли на церковный двор как раз в тот момент, когда закат накрыл окружающий мир вуалью оранжевого света.

      – Оранжевая магия, – одновременно произнесли Коринн и ее отец.

      – Любимое время дня твоей мамы, – прибавил Пьер, и его глаза наполнились слезами.

      – Значит, мы как раз вовремя, – сказала Коринн.

      Она сжала отцовскую ладонь и повела его мимо людей, уже прошедших на маленькое кладбище, зажигавших свечи и укладывающих цветы. В углу, около молодого деревца, стоял деревянный крест. Пьер провел пальцами по вырезанной на нем надписи.

      НИКОЛЬ ЛА МЕР

      ЛЮБИМАЯ ЖЕНА И МАТЬ

      Дольше всего его пальцы лежали на слове «Николь».

      Пьер сорвал с деревца белый апельсиновый цветок и воткнул его в волосы Коринн. От цветка все еще исходил сильный