Майнеры. Сергей Милушкин

вполне способна позвонить тетке на рабочий телефон, чтобы вызвать ту на профилактическую беседу. И он знал, что услышит Надежда Петровна в ответ, со всеми вытекающими последствиями. Комиссия по несовершеннолетним, органы опеки и, вполне вероятно, интернат.

      Поэтому он сказал умоляющим тоном:

      – Опаздываю на факультатив, Надежда Петровна, извините.

      – Куда-куда? – не поверила она своим ушам. – Скоков – на факультатив? Я думала, ты и слова такого не знаешь.

      Он промолчал, решив не выдавать себя. Если сказать, обязательно проверит, какой факультатив, у какого учителя, по какому предмету.

      – Ладно, иди. Только смотри под ноги, малышня вокруг, а ты несешься как кабан в посудной лавке…

      – Слон же!

      – Иди уже.

      Она отпустила его локоть, и он тотчас исчез.

      Комарова вошла в класс, оценивая царивший беспорядок, нанесенный голубем.

      – Что тут у вас случилось, Дмитрий Сергеевич? Такое ощущение…

      – Птица в окно влетела, – сказал он, отступая к доске. – Голубь.

      – Голубь? – спросила она. – В окно?

      Он кивнул.

      – Проветривали помещение по физиологическим причинам. И тут…

      Комарова подняла с пола томик Римана, поставила его на полку возле двери.

      – Не слишком хорошая примета.

      – Кому как, – ответил он на ее замечание.

      Надежда Петровна прикрыла дверь. В наступившей тишине она спросила.

      – Я хотела бы услышать от вас, вы правда собственной рукой исправили оценки Успенскому? Кто вас заставил это сделать? Песчинская? Или, быть может, папаша Успенский надавил? – Ее глаза пылали огнем, тонкие губы подрагивали от негодования. – Я знаю, что Вадим давал вам сто тысяч, но вы не взяли.

      Ларин отступил на шаг. Он побаивался завуча, о ее принципиальности ходили легенды, ее уважали, боялись, и даже физрук, прежде чем открыть рот в учительской, обычно осматривал комнату – нет ли Комаровой поблизости.

      – Надежда Петровна, его знания на самом деле оказались выше, чем я думал. По правде говоря, я специально принижал Успенского.

      – Вы в своем уме, Ларин? Я понимаю, что рождение ребенка для вас сильный стресс… но не настолько же!

      – В прекрасном уме, Надежда Петровна. Я просто ему завидовал. Поэтому и давал задачи с подвохом, которые заведомо не имеют решения.

      Она хотела вдохнуть, но не смогла, воздух какими-то неровными толчками вошел в нее и точно так же вышел, отчего завуч закашлялась, прикрыв рот бумажной салфеткой.

      – Ларин, – сказала она. – Вы мне лжете. Вы слишком умный и слишком себя цените, чтобы дать втоптать честное имя в грязь.

      – Тем не менее это так… простите, что не оправдал ваших ожиданий.

      – И… – Теперь она смотрела на него как опытный врач смотрит на пациента. Или как на более опытного врача, когда оба знают диагноз, но остается один-единственный шанс, что все это странная игра. – …И вы будете работать сторожем в ночную смену? Каждый день? Это же невозможно!

      Ларин удивился, что она не ударила его по щеке.

      – Надежда