Все меняется. Элизабет Джейн Говард

хоть что-нибудь, детка, и тебе станет полегче.

      – А еще, – продолжал Джорджи, – папа уехал в Хоум-Плейс, и все мы завтра с самого утра тоже поедем, если тетя Рейчел согласится. А она точно согласится.

      – Ну, мама! Ты же хотела сводить меня в магазины, за джинсами! Ты обещала! – При одной мысли о таком предательстве Джульет разразилась настоящими слезами. – В будние дни некогда из-за этой противной школы, значит, придется мне ждать еще целую неделищу. А у всех девчонок уже есть. Так нечестно! А может, с утра по магазинам, а уедем дневным поездом?

      Зоуи, которой было совсем не до затяжных скандалов, ограничилась неубедительным:

      – Поживем – увидим.

      Джорджи подхватил:

      – И все мы знаем, что это значит. Что по-твоему не будет, только пока мы этого тебе не скажем.

Полли

      – Лучше бы я подгадала по времени к каникулам.

      Она стояла на коленях перед унитазом, пережидая приступ изнурительной тошноты из тех, какие в последнюю неделю случались каждое утро. Унитаз был допотопный, дергать цепочку пришлось дважды. Она поплескала в лицо холодной водой, а когда струя будто нехотя потеплела, вымыла руки. На более основательное мытье не осталось времени. Пора было готовить завтрак детям – тошнотворная вонь яичницы сразу выбивала ее из колеи, но дети могли обойтись и яйцами вкрутую.

      У постели стояла банка для печенья в стеганом чехле из пестрого ситца – наследие ее свекрови, полное сухих галет «Карр». Она грызла их, сидя в постели. Две предыдущие беременности научили ее кое-каким премудростям. Еще восемь или десять недель – и тошнота бесследно исчезнет, сменившись продолжительной стадией болей в спине.

      – Это вовсе не значит, что я не люблю их, когда они наконец рождаются, – объясняла она Джералду. – Просто слишком уж много мороки в ожидании. Будь я, к примеру, дроздом, мне достаточно было бы посидеть недельку-другую на симпатичных аккуратных яичках.

      – А ты вспомни про слонов, – утешал он, гладя ее по голове. – У них это длится два года.

      В другой раз он сказал: «Жаль, что я не могу взять все это на себя». Джералд часто говорил, как бы он хотел делать все необходимое для нее, но не делал никогда. Ему не давалось ни принятие решений, ни действия в соответствии с собственными сумбурными выводами, к чему бы они ни относились. Единственным, в чем Полли могла быть полностью, всецело и непоколебимо уверенной, оставалась его любовь к ней и их детям. Поначалу это поражало ее: сведения о супружеских отношениях она черпала из романов и, казалось, твердо знала, что они переходят от стадии восторженной влюбленности к спокойной удовлетворенности тем, что в дальнейшем составляет положение вещей, но в жизни все оказалось совсем иначе. Любовь Джералда к ней пробудила в нем свойства, которые в ее представлении были мужчинам не присущи. Ровную и неизменную мягкость и доброту, прозорливость, неиссякающий интерес ко всему, что она думала и чувствовала. Еще тайное чувство юмора – почти со всеми он держался застенчиво, а шутки приберегал для нее и умел быть уморительным, – но, пожалуй, главный его талант проявился в умении быть